— В этот раз нет. И потом, прости, что София скажет, если на два дня уйдут сразу три машины? — спросил Ит в ответ.

— Она мне не начальник. Тут вообще начальников нет, — с вызовом произнесла Оливия.

— Конечно, нет, — кивнул Ит. — Именно поэтому можно бросать город без защиты, и лететь толпой на все четыре стороны. Точно.

Оливия промолчала. Подцепила с большой тарелки двузубой вилкой кусок мяса, переложила к себе. Потом потянулась за графином.

— А чего вы-то сок пьете? — спросил Таенн. — Вам же можно и другое всякое…

— Чтобы тебе не было обидно, — ответил Скрипач. — Считай, мы тебя морально поддерживаем. Ты на счет лабиринта договорился?

Пока они воевали с тьмой, Таенн и Орес через трансфигураторов успели связаться с людьми, которые заведовали поддержанием Шелкового лабиринта, и договорились о встрече.

— Интересно, что вообще такое этот лабиринт? — спросил Скрипач.

— Как тебе сказать… — Таенн замялся. — Про квантовую энтропию тебе рассказывать не надо?

— Вот уж мне точно не надо, всё равно не пойму ничего, — Оливия вздохнула. — Я проходила лабиринты несколько раз, но что они такое… а правда, Таенн, что они такое? Можешь объяснить простыми словами?

Таенн нахмурился, посмотрел на Ореса. Тот пожал плечами.

— Давай я попробую, — предложил он. Оливия кивнула. — Смотри. Возьмем за аксиому, что Берег материален. Да, это можно оспорить, но пока что вдаваться в подробности не будем. То есть наш разум взаимодействует с материей. Понятно? — Оливия кивнула снова. — У нас имеются по факту два квантовых состояния, одно из которых ты, другое — лабиринт. Входя в лабиринт, ты запускаешь процесс взаимодействия. Дальше начинается игра, которая по сути одна сплошная условность. Ты — неопределенность, лабиринт — неопределенность. Ты начинаешь наблюдение, то есть вносишь в систему то, что можно назвать неравенством. К чему будет стремиться сама система в таком случае? Обратно. К равенству. Те ответы, которые ты получаешь в лабиринте, система выдает для того, чтобы снова вернуться в состояние неопределенности. Короче, система просто восстанавливает симметрию, которую нарушает входящий в лабиринт человек.

— Интересно, — покачал головой Ит. — Орес, а откуда тут вообще такие образования?

— Чтоб я знал, — хмыкнул тот. — Тут, понимаешь, на всю эту нашу математику можно посмотреть словно изнутри… не знаю, как объяснить. Ит, правда, не знаю. Мы тут словно внутри какого-то очень сложного теоретического построения оказались, вот только оно почему-то стало практическим, и потому — далеко не всегда понятным. Зато им можно пользоваться. По мере разумения, конечно.

— Да, о чем-то таком мы догадывались, — кивнул Скрипач. — Те же полеты к вам — это, считай, практически червоточины, смычки. Причем выстраиваешь ты их всегда самостоятельно.

— Это ты про полеты через «гамму»? — уточнила Оливия. Скрипач согласно кивнул.

— Сложить лист бумаги и проткнуть карандашом, — согласился он. — И далее в том же духе.

— Давайте есть, — предложил Таенн. — А то вы утром будете ныть, что вам выспаться не дали, потому что засиделись. И вот чего, Орес. Да, ты прав — хотя бы в том, что здесь можно посмотреть на некоторые теории изнутри. Даже воспользоваться ими. Но не приходило ли тебе в голову, что мы, попав сюда, тоже в каком-то смысле превратились в те самые построения, и что, опять же, в теории, кто-то точно так же может пользоваться нами?

* * *

Утром все-таки сходили за боезапасом — «светляков» оставалось всего ничего, а лететь пустыми, пусть даже и по знакомому маршруту к Мотылькам, не хотелось совершенно. София, а дежурила сегодня она, отпустила их неохотно, но потом сказала, что «после такого долго ничего не будет». Да, замечание было правильным, обычно после тьмы некоторое время можно было не волноваться, потому что наступали пустые дни, обычно используемые для тренировочных полетов, или для каких-то своих дел. Как в этот раз.

— Но все-таки не задерживайтесь, — попросила она. — Мало ли что.

— Не будем, — пообещал Ит. — Мы до заката вернемся, обещаю. Софи, как считаешь, новенький хорошо справляется?

— Более чем. Сегодня пусть отдыхает, а завтра отправлю его и Ханну в тренировочный, пожалуй. По-моему, из них получится неплохая пара.

— Да, согласен, — кивнул Ит. — Ханне он, кажется, понравился.

София поморщилась. Глянула в сторону пирса — там какой-то мужчина на лодке вез в сторону красно-золотого самолета Оливию и Скрипача. Понятно, сперва решили загрузить багаж к ней в кабину. Пиво, конечно. Нехорошо лететь в гости с пустыми руками…

— Бывает, — пожала плечами София. — Может, напомнил кого-то. Любимый, брат, муж, отец. Кто ее разберет.

— А тебе он как? Не в смысле, как пилотирует, а просто? — с интересом спросил Ит.

София задумалась, сморщила нос.

— Не знаю, — призналась она после непродолжительного молчания. — Странно. Он какой-то… казенный, что ли. Я его даже толком не вижу, если честно. Словно… словно он здесь только какой-то своей частью. А какой-то — где-то еще.

— У тебя через слово звучит «какой-то», — заметил Ит.

— Потому что так и есть, — развела руками София. — Он именно что какой-то. Не понимаю. Я не могу понять.

— И тебе это не нравится.

— Да, верно. Мне это не нравится. Я не сталкивалась тут прежде ни с чем подобным. А ещё… — она замялась. — Ещё у него просто ужасный дом. Я побывала внутри, мы вчера его провожали. Он как декорация, этот дом. Словно и не дом это вовсе. Словно кто-то, не очень одаренный, делал макет дома по идиотским правилам и стандартам. Например, в доме должен быть стол. Хорошо, в центре гостиной стоит стол. Не красивый, не нарядный, без какой бы то ни было индивидуальности. Четыре прямоугольные ножки и столешница. Рядом со столом должен быть стул. Есть стул. Стоит, как по линеечке — я была уверена, что если со столешницы опустить отвес, нитка дойдет четко до уровня начала его сиденья. Кухня — это кухня, поэтому на кухне должна быть плита и мойка. Они есть. Так же есть кастрюля, сковородка, тарелка, и чашка. Тоже есть. Стоят на кухонном столе рядком, на строго одинаковом расстоянии друг от друга. Чёрт, Ит, там по линеечке вообще всё! Ужасно, —