Тем не менее тотализатор продолжал процветать, поскольку у него были, по всей видимости, весьма влиятельные сторонники, не желавшие лишаться своих барышей. Доходы от тотализатора перед Первой мировой войной росли год от году. 1913 г., последний мирный год Российской империи, с экономическими показателями которого историки впоследствии сравнивали статистику последующих лет, стал самым удачным для петербургского скакового общества за время существования скачек. В тот год посетители скачек проиграли за лето на тотализаторе более миллиона рублей!

У тотализатора всегда царила давка, только и слышно было – «клюнуло», «не повезло», «профершпилили», «попробую счастья», «вывози кривая». Как отмечал все тот же Михневич, публика на бегах состояла из «деловой аристократии ипподрома» – самого хозяина, непременно в ботфортах, с хлыстиком в руках и огромным биноклем, довольного и важного, «как Наполеон при Аустерлице», и «черни ипподрома», среди которой пребладал многочисленный в Петербурге тип «прилично одетого господина», тот везде присутствует: «праздный, ротозееватый, лакомый до всяких зрелищ и еще более жадный ко всякой легкой наживе». Также среди «черни» на бегах можно было заметить и другие типы – неужившийся у господ кучер, мелкий лошадиный барышник, отставной конюх и др. Атмосферу ипподрома, с «толпой зевак и модниц», с прохожими, «сидевшими и глазевшими на заборе», точно воспроизвел А. Блок в своем стихотворении «О смерти» 1907 г.

«Публика в Риме требовала „хлеба и зрелищ”, у нас же она, очевидно, требует „зрелищ и азарта”, – замечал один из спортивных обозревателей того времени. – В угоду азарту страдает дело конного спорта. Разобраться здесь, что важнее, спорт или азарт, трудно, но я все же склонен думать, что тотализатор».

Однако, сколько ни сетовали любители конного спорта на громадный вред тотализатора, превращающего скачки в подобие азартной игры в казино, но нет – когда речь шла об интересах скаковых и рысистых обществ, то деньги были превыше всего. А потому, несмотря на протесты публики, тотализатор продолжал процветать.

«На скачках – царство тотализатора! – восклицал в июле 1900 г. обозреватель «Петербургского листка». – Коломяжский ипподром – это не скачки, а какое-то тото-лечебное заведение для приема тотализаторских ванн и душей. Тотализаторы растут как грибы. Куда ни взглянуть – везде тотализатор, куда ни повернуться – непременно окажешься у будочки ординарной, двойной или тройной. Спереди – тотализатор. Сзади – тотализатор. В середине здания – тотализатор. В проходах – тотализаторы. В первом этаже – тотализатор, и во втором этаже – тоже. Взобрались на крышу. Ба! И на крыше тотализатор!!! Единственное место, где еще нет тотализаторов, – это в водосточных трубах и в щелях на полу!..»

Жертвы тотализатора

Нередко тотализатор приводил к настоящим трагедиям. Одна из них произошла осенью 1911 г. на бегах на Семеновском плацу. «Было около двух часов дня, – сообщал газетный репортер. – Окончился бег нескольких лошадей. Часть публики бросилась к кассам получать деньги. Проигравшие остались на трибунах. В двухрублевых трибунах послышались крики и переполох. „Доктора! Доктора!” – кричал какой-то мужчина, стоявший около распростертого на полу молодого человека. Несмотря на все усилия врача, привести в чувство отравившегося не удалось, а потому его отвезли в Обуховскую больницу. По дороге он умер».

При осмотре его одежды нашли письмо и документы на имя сына отставного капитана Василия Клеменко, тридцати лет. Как выяснилось также, завсегдатаи ипподрома уже давно приметили этого молодого человека, который много играл на тотализаторе и постоянно проигрывал – ему отчаянно не везло.

В оставленном пространном послании Клеменко проклинал тотализатор и его устроителей. «Я играл на бегах в Петербурге, Москве, Риге и других городах, где существовали и существуют бега и скачки, – писал он. – Везде я проигрывал. Играл на бегах и скачках я с двадцатилетнего возраста. В продолжении десяти лет моей игры я выигрывал всего несколько раз, да и то незначительные суммы. Проиграл же я десятки тысяч рублей, иначе говоря, все мое состояние. Теперь я остался нищим, и если я не выиграю, то должен умереть, так как денег для игры у меня больше нет, достать не от кого, а не играть я не могу».

В своем письме Клеменко сообщал, что тридцать рублей на последнюю игру он взял у своей знакомой девушки-портнихи. «В случае, если я эти деньги проиграю, – писал он, – я прошу беговое общество вернуть проигранные мною 30 рублей той, у которой я их взял под честное слово. Я проиграл десятки тысяч рублей и надеюсь, что эти 30 рублей не разорят беговое общество, и оно исполнит мою просьбу».

Далее молодой человек предупреждал, что если его просьба не будет исполнена, девушка, у которой он взял деньги, может погибнуть, поскольку это были ее последние сбережения. Кроме того, Клеменко указывал адрес, где жила его знакомая, и просил похоронить себя за счет бегового общества.

Этот пространный манифест, сообщения о котором попали во все городские газеты, вызвал много толков в общественном мнении Петербурга. Многие деятели высказывали мнение, что уж теперь-то, после такого вопиющего случая с трагедией из-за тотализатора, его наконец запретят. Беговое общество понимало, что стоит перед лицом серьезного скандала, и если оно не замнет ситуацию, тот потеряет гораздо больше, чем тридцать рублей. Поэтому буквально на следующий день была найдена девушка – знакомая Клеменко, которой были возвращены деньги. Околоточный местной полицейской части принес их ей домой.

Между тем в газетах появились откровения этой девушки о Василии Клеменко. Оказалось, что он уже не раз брал у нее в долг, правда, всегда аккуратно возвращал. Еще несколько лет назад покойный располагал капиталом в десятки тысяч рублей. Он постоянно жил в Харькове, где у него находилась собственная контора по продаже леса и материалов. Клеменко делал обороты больших сумм, так как является поставщиком шпал и леса на железную дорогу.

Уже в Харькове он стал увлекаться игрой на тотализаторе, но поскольку там бега продолжались не более двух-трех месяцев в год, то он решил перебраться в Петербург, где у него было много родных. Как рассказала девушка-портниха, у себя в кармане Клеменко постоянно носил цианистый калий. Как-то за несколько недель до трагедии он стал показывать его своей знакомой девушке. «Дай мне кусочек, чтобы я могла отравиться», – сказала, шутя, она. «Пока не дам. Подожи, придет время – отравимся вместе», – неожиданно серьезно ответил Клеменко…

О трагедии на Семеновском ипподроме поговорили и забыли, тотализатор, разумееся, никто запрещать не стал, а чистая прибыль от него за 1911 г. составила почти миллион рублей. Среди них были и денежки, проигранные Василием Клеменко.

На