— Ты не хочешь? — спросил Пьер.

Я слегка откинула голову, чтобы лучше его разглядеть. У него было такое ласковое лицо. И в глазах была просьба, скрытый жар и спокойствие. И запах шел от него, какой я люблю: запах мыла и чистого тела. И какое здоровье угадывалось в нем! Пьер — это здоровье. И я закрыла глаза, прогнала из мыслей мсье Боя, разжала зубы и дала себя целовать этому баску, который был таким здоровым и который хотел дружить по-настоящему. Поцелуй был долгим. Я не считала секунды. А потом он проводил меня до калитки у кухни, дальше не пошел и только сказал:

— Я вернусь.

Я быстро-быстро легла в постель. Изарра, прогулка, поцелуй, я чувствовала себя хорошо и просила Пресвятую Деву Бюглозскую послать мне хорошие сны, но вместо нее постарался колченогий черт. Всю ночь после моей первой прогулки с Пьером Аррамбюрю мне снился мертвый каплун на коленях Марии Сантюк, со сморщенной мордой и разинутым клювом. И во сне мне казалось, что дышу я чадом, шедшим с кухни, когда Мария палила каплуна, чтобы снять с него тонкий пушок. На следующий день я была без ног и мне сильно кололо в боку. Но я сказала себе: ничего, я не боюсь, с чего бы мне бояться? Я же не преступление какое совершила. Просто выпила много изарры. В следующий раз скажу: спасибо, Пьер, мне изарры не надо, пожалуйста, я лучше выпью сухого винца или, скорее, лимонада.

Мы встречались потом еще несколько раз. Три раза в июле, потом 2 и 4 августа. Сегодня шестое, и я опять встретилась с ним вечером. И постаралась сделать так, чтобы хозяйка ничего не заметила. И чтобы мадам Макс ничего не заметила, и мадам Жаки. И, конечно же, слава Богу, мсье Бой. Только вот разве что маленькая Хильдегарда. Сегодня вечером она спустилась на кухню за уксусом для госпожи Макс, которая мыла девочкам головы (от уксуса волосы делаются блестящими, особенно летом). Пьер пришел попросить разрешения у Марии Сантюк прогуляться со мной, она налила ему вина, и я тоже за компанию выпила. Ну и, разумеется, Иветта. Я переменила прическу, подняла волосы над ушами с помощью двух голубых гребенок. Хильдегарда увидела гребенки, увидела вино в моем стакане, вино в стакане Пьера, его чистую рубашку, его пышущее отменным здоровьем лицо, обратила внимание на то, как спокойно ведет себя Мария Сантюк, нашла, что все идет нормально и даже хорошо. Эта девчонка сразу все поняла, она не стала прикидываться дурочкой, а большущие глаза ее, которые умеют быть такими страшными, когда она чем-то недовольна, так и бегали с Пьера на меня и с меня на Пьера, словно она завязывала нас узлом своего улыбающегося взгляда. И, не дожидаясь, пока я представлю их друг другу, подошла к Пьеру и, протянув ему руку, сказала светским тоном:

— Здравствуйте, мсье! Меня зовут Хильдегарда.

— Здравствуйте, мадмуазель Хильдегарда, меня зовут Пьер, — сказал он и пожал ей руку.

— Я очень люблю Сюзон, — сказала Хильдегарда.

— Она того заслуживает, — согласился Пьер.

— Ну, расцеремонились, — сказала Мария Сантюк шутливо. — Сюзон любят все, хотя бывают дни, когда она этого не заслуживает, например, когда закалывает волосы голубыми гребенками.

Все на кухне рассмеялись: Хильдегарда и Пьер — громко, а Иветта почти до слез (она уже пропустила второй стаканчик). Я тоже засмеялась, вынула гребешки и положила их в карман. Мария Сантюк была очень довольна, что развеселила всех, почти так же, как была бы довольна, удачно приготовив телячье рагу под белым соусом или яйца с потрохами. Она разрешила Пьеру прийти за мной пораньше, пообещав сама постелить постели, вместе с Иветтой. А я подумала: видать, Пресвятая Дева Бюглозская и впрямь хочет, чтобы мы дружили с Пьером. Я сказала: спасибо, Мария, чувствуя себя легкой-легкой и очень веселой. А когда мы вышли на улицу, Пьер вдруг спросил:

— А что если переменить программу развлечений? Хочешь, заглянем в зал с японским бильярдом?

— С удовольствием, — ответила я, — только смотри, не очень-то много выигрывай. А то знаешь пословицу: «Кому везет в игре, не везет в…»

— Ишь ты какая хитрая, — сказал Пьер и ущипнул меня за щеку.

Хозяйку зала с японским бильярдом зовут мадам Ришар, это очень любезная дама с сильно накрашенным лицом, седыми волосами и в платье с коротким рукавом. Тем, кто плохо играет, она дает маленькие подарки: кулек с леденцами, щипчики для выщипывания волос с фирменной карточкой, карамельки-кашу, серпантин. А тем, кто ловко кидает деревянные шары и забрасывает их в нужные ямки в глубине бильярда, дает бусы, кольца или вазочки, которые называет японскими, потому что на них нарисованы дамы под зонтиками, в длинных платьях, с огромными, как тыква, шиньонами на голове и торчащими оттуда двумя спицами для вязания.

Мадам Ришар меня знает, потому что я иногда захожу к ней с младшими девочками госпожи Макс. Я беру их с собой, отправляясь за покупками для хозяек, и госпожа Макс дает мне мелочь, чтобы дочки немножко поиграли. И Пьера она знает: рыбная лавка находится всего в десяти метрах от японского бильярда. Они обмениваются: кулек креветок за две партии в бильярд или один краб за три партии.

В этот вечер мы оказались у госпожи Ришар первыми клиентами. Увидев нас с Пьером, — мы вошли, взявшись за руки, — она заулыбалась всем своим намалеванным лицом, обнажив все зубы, добрая половина которых — стальные. Под потолком ее павильона бумажные фонарики качались от ветра, долетающего с моря, красивые японские вазочки были выстроены по росту, и нарисованные на них японки казались танцующими — в общем, праздничная картинка.

— Ну что, голубки влюбленные, попытать счастья пришли? — спросила мадам Ришар.

Влюбленные. Она сказала «влюбленные», и это слово меня будто током ударило. Я подумала: такое со мной происходит впервые, до Пьера у меня никогда не было возлюбленного. Мальчишки из Мурлоса не в счет, так, первые опыты. И мсье Бой — тоже не то, и хотя он получил от меня все, что хотел, и твердит, что любит, он все-таки не возлюбленный. Когда человек влюблен — это видно.

— Да, — сказал Пьер, — мы пришли попытать счастья.

Мы встали у двух бильярдов, рядом друг с другом. Мадам Ришар мне первой подала шары, у нее на каждом пальце, кроме большого, были перстни, она вытащила шары из ямок, где они лежали, похожие на яйца, и одним движением руки отправила их в другой конец бильярда, где я их придержала (у меня единственное колечко — на среднем пальце левой руки, оно у меня еще с Бюглоза, на нем ни жемчужинки, ни камушка, только синий эмалевый медальончик с изображением Пресвятой Девы).

— Я жду тебя, чтобы начать, — сказала я Пьеру.

— Какая покорная женщина! — сказала мадам Ришар и подмигнула.

— Вот увидите, она меня сейчас обыграет, — сказал Пьер.

— Не думаю, — сказала я.

Пьер получил все шары на своем бильярде. «Раз, два, три, начали!» — скомандовала мадам Ришар. Мы вместе начали кидать, Пьер и я. С первого же шара я поняла, что он выиграет; кисть его руки сгибалась и разгибалась с точным расчетом — вот так же он разрезал рыбу на куски и взвешивал их на весах с гирями. Шары подчинялись ему так же, как гири на весах, сами катились в свои лунки, а мои шары летели как попало, издевались надо мной, подкатывались к лункам, чуть ли не задевая их, иногда даже делали вид, что вот-вот упадут в лунку, но как только я уже собиралась кричать «попала!», они — раз! — и спокойно укатывались прочь. Я их ругала, обзывала по-всякому, говорила: глупые, мерзкие шары, вы издеваетесь надо мной, а про себя думала: ну и мазила же ты, Сюзон, как же плохо ты играешь в японский бильярд.