звонка до звонка» и вернулись домой. Вано успел подать заявление на зачисление в действующую армию, но пока оформляли бумаги — война закончилась. Тогда он пошёл учиться в Военно-воздушную инженерную академию имени профессора Н. Е. Жуковского.

Серго — самый младший Микоян, единственный из пяти братьев, авиацией не заинтересовавшийся, — решил стать дипломатом и поступил в МГИМО.

Сталин между тем историю «кремлёвских детей» не забыл. Степан Микоян приводит разговор между Сталиным и своим отцом Анастасом Микояном в конце 1940-х годов. «А где твои сыновья, которые были осуждены?» — поинтересовался Сталин. «Один учится в академии Жуковского, — ответил Микоян, — а второй — в МГИМО». «А достойны ли они, — спросил Сталин, — учиться в советских высших учебных заведениях»? Микоян не нашёлся с ответом: понял, что через две или три недели сыновей в лучшем случае отчислят, а в худшем — снова арестуют. Но ни того, ни другого не произошло, и оба младшие Микояны потом сослужили добрую службу своей стране.

Вано Анастасович работал под началом своего дяди Артёма инженером в его бюро, разрабатывал самолёты МиГ-21, МиГ-29.

Серго Анастасович сопровождал отца в качестве референта в международных поездках, в том числе был непосредственным участником переговоров с Фиделем Кастро на Кубе в 1962 году, во время разрешения Карибского кризиса. Серго, правда, в юном возрасте ещё раз заставит своего отца сильно понервничать: это будет уже после войны; расскажем позже.

Пётр Бакулев, сын хирурга Бакулева, также отбывший год ссылки, впоследствии стал выдающимся специалистом в области радиолокации.

Дело «кремлёвских детей» очень расстроило Анастаса Микояна. Он уже потерял одного сына. Двое других старших — Степан и Алексей — воевали в действующих частях и могли погибнуть в любой момент. На этом фоне участие младших в дурацком «антисоветском заговоре» выглядело просто гадко. Но Сталин, назначивший виновным подросткам беспрецедентно мягкое наказание, дал понять своему наркому, что согласен всё простить (или — пока простить). Не до того было, не до заговоров, не до охоты на ведьм.

Лев Влодзимирский, дослужившийся до генерал-лейтенанта, после смерти Сталина в 1953 году был арестован и расстрелян. А вот Лев Шейнин стал известным писателем и киносценаристом, автором книги «Записки следователя».

Родители Нины Уманской — дипломат Уманский и его супруга — погибли в авиакатастрофе в январе 1945 года во время перелёта из Мексики в Коста-Рику.

Нарком авиационной промышленности Алексей Шахурин был арестован в 1946 году, получил 7 лет, в 1953-м реабилитирован и далее работал заместителем министра авиационной промышленности СССР.

Дело «кремлёвских детей», также известное как «Четвёртый рейх», или «Пионерский рейх», было, разумеется, засекречено и получило известность только в 1990-е годы. Перезагрузил историю писатель Александр Терехов, выпустивший в 2008 году роман «Каменный мост». К сегодняшнему дню это единственное полноценное и подробное художественное исследование событий. Книга очень талантливая, но применительно к изложенному в ней материалу слишком субъективная или, скажем так, избыточно оценочная. Впрочем, позиция автора — его право.

Конечно, сыновья члена Политбюро Анастаса Микояна росли в особых условиях, в довольстве и комфорте, в маленьком мире, закрытом для всех прочих. Но они хорошо понимали, откуда взялось их благополучие. Отец и мать напоминали об этом ежедневно. Мир, породивший их, они были готовы защищать с оружием в руках. Ни один из пяти сыновей не опорочил имя своего отца. Скажем, третий по счёту сын, Алексей, сбежавший из школы в 16 лет, прошёл сначала Великую Отечественную, а потом воевал в Корее, облётывал реактивный истребитель МиГ-15, далее продолжал службу в Туркестане и Карпатах. В Москве — не служил ни одного дня. Продолжал летать после присвоения ему генеральского звания и стал единственным в Советском Союзе «летающим генералом».

Его сын Анастас Алексеевич, родившийся в 1951 году, с ранних лет увлёкся музыкой, рок-н-роллом, и взял себе псевдоним Стас Намин (по имени своей матери, музыковеда Нами Артемьевны), а мог бы, под родовой фамилией Микоян, устроиться непыльно. Но он этого не сделал.

9

Покушение. Перелом в войне. Депортации

Около 15.00 6 ноября 1942 года Микоян на служебной машине выехал из Спасских ворот Кремля. Со стороны Лобного места наперерез машине выбежал мужчина в военной форме, некий Савелий Дмитриев. Он несколько раз выстрелил из пистолета по машине. По другим утверждениям, стрелял он из винтовки. Охрана Микояна, между прочим, была вооружена газовыми гранатами, атаковала ими Дмитриева, и его взяли живым. Допрашивал его сам Берия.

Дмитриев оказался красноармейцем, ефрейтором зенитного подразделения. Он признался, что готовил покушение вовсе не на Микояна, а на Сталина. Серго Берия, описавший этот эпизод в своей книге, утверждает, что Дмитриев имел психические отклонения. Дмитриева очень долго допрашивали, пытаясь выяснить, были ли у него сообщники, имел ли место заговор с участием немецкой разведки. Дмитриева расстреляли только в 1950 году.

Микоян мог бы принять пулю, предназначенную Сталину; ему повезло.

Он смотрел вперёд. Когда в войне произошёл перелом, он стал задумываться о предстоящем великом деле: восстановлении разрушенного хозяйства и экономики. Микоян, как мы уже знаем, симпатизировал США и хотел, чтобы в послевоенном мире Советский Союз и страны Запада сохранили бы взаимовыгодные отношения. В октябре 1943 года Аверелл Гарриман предложил Микояну обдумать идею кредита. Речь шла о своеобразном аналоге «плана Маршалла»: США помогают СССР встать на ноги. Правда, для получения новой ссуды Советский Союз должен был полностью рассчитаться за поставки по ленд-лизу. Микоян разработал проект соглашения о кредите на 1 миллиард долларов сроком на 25 лет под 0,5 годовых. Проект обсуждали на заседании ГКО. Против выступили Молотов и Вознесенский. Позже Молотов, с подачи Сталина, изменил свою позицию на противоположную и предложил запросить кредит в шесть миллиардов долларов. Американцам сообщили, те взяли паузу на обдумывание. Пока думали Сталин отказался от идеи брать в долг.

Сталин, разумеется, союзникам не доверял ни на грош. Вдобавок после побед под Сталинградом и на Курской дуге, после конференции в Тегеране Сталин вдруг понял, что он превращается в самого могущественного политического лидера мира. Восстановление разрушенной страны не так волновало его, как перспектива послевоенного раздела Европы. Возможно, он полагал, что установление контроля над восточной частью Старого света в значительной степени компенсирует расходы на ликвидацию послевоенной разрухи в СССР.

Чем отчётливей прорисовывались контуры новой политической карты мира, тем более настороженно смотрели друг на друга союзники по Антигитлеровской коалиции. Миллиардный американский кредит мог стать рычагом давления на Советский Союз, в части внешней политики на освобождённых европейских территориях, а этого Сталин не хотел.

Микоян же мыслил совершенно по-другому. И не только он один. Миллионы думающих и влиятельных людей в СССР рассчитывали — или, если угодно, мечтали — о том, что получат возможность насладиться плодами Победы, что в стране произойдёт хотя бы частичная либерализация, что гражданам дадут, наконец, возможность «пожить». Наступало подходящее время. Народ был сплочён, как никогда. Сталина буквально боготворили (не все,