Кузьма покраснел, вспомнив, как он обложил и обозвал старуху. Неловко стало. Но признаться в том было еще труднее.

— А чего она за мной подглядывала?

— Да кто ж знает? Может, любопытство. А может, хотелось человеку найти повод к общению, получить хоть каплю тепла на свою холодную судьбу. Но и тут не повезло. Знаешь отчего? Да потому что человек в человеке лишь плохое ищет. Не видя и не веря в добро. Ведь ты и сам понимаешь, что мужчины ее не интересуют. Не тот возраст у Груни! Подумал, что для сплетен почву искала. Но почему не предположил хорошее? Оттого и сам получил в ответ зло.

Кузьма сидел растерянный. Но для себя решил обходить эту старуху как можно дальше, не видеть, не слышать и никогда не разговаривать с ней.

Агриппина после этой стычки тоже перестала проявлять интерес к Кузьме. Встретившись с ним случайно, прошмыгивала серой тенью, даже не оглядываясь на столяра. Она никогда не здоровалась с ним. Но во дворе, сидя со старухами на лавке, всегда злобно шушукала в спину Кузьмы. Тот — не оглядывался. Она, как верно подметил Яков, оказалась не из худших.

Кузьма так и не понял тогда, что произошло. К нему в комнату без разрешения вошла толпа стариков. Лица злые. Без объяснений стали копаться в вещах, обшарили всю комнату и самого столяра. Ни слова не говоря, сделали обыск. Мужик смотрел на них обалдело.

— Что вам нужно? Кого ищете, скажите! Чего приперлись? — спрашивал людей. И, потеряв терпение, пошел за директором. Но того не оказалось на месте.

— Уехал по делам. Вечером будет, — ответил завхоз.

Кузьма вернулся в комнату, где все было перевернуто.

Старики закончили обыск, ждали его возвращения.

— Не надо злиться. Пропала вещь у человека. Мы ее ищем. Не только у тебя. У всех, кто мог взять…

— Что? Вы меня за вора посчитали? — вспыхнул Кузьма мигом и, открыв двери настежь, стал выгонять непрошеных гостей. Те не торопились. Если бы Кузьма не кричал и не ругался, давно бы ушли. А тут уперлись.

— А чего орешь? На лбу ни у кого не написано. Чужих не было. Все свои. Но часы пропали. Дорогие. Главное, подаренные. Кто мог взять? Ты там ремонт делал. Они на тумбочке лежали. Кроме тебя — некому взять! — выставил вперед козлиную бороденку старик Семен и смотрел на Кузьму не мигая.

— В жизни своей не брал чужого. С самого детства этим не хворал. Ищите! Но знайте всякий из вас — за срам и обиду каждому накостыляю досыта! — предупредил заранее.

— Ишь гордый! Его задело! А нам каково? Это уже не первая пропажа! У Тимофея надысь портсигар исчез. Дорогая вещица была! У Антона — золотой браслет. На неделю исчез, потом кто-то подбросил, положил под подушку. Деньги пропадали. Сколько можно молчать? До тебя такого не было.

— Послушай, Сема! Я не только работаю, а и живу здесь! Что зарабатываю, то и трачу. Мне хватает. Впрок не запасаю. Жизнь, как и у всех, — одна. С собой на тот свет не заберу. И живу на виду — открыто! Замков не имею. Потому срамить себя не дозволю никому! Если б по-хорошему пришли — другое дело. Коли ворвались, как к вору, — пенять станете на себя! — Схватил Семена за шиворот, поднял в воздух и, дав пинка, выбил в дальний угол коридора. Откуда вскоре донесся жалобный скулеж.

Кузьма прихватил за душу второго деда. Остальные сами мигом выдавились в дверь.

— Упаси вас Бог ко мне являться, тараканы висложопые! Сами ворье! — орал Кузьма. И решил уйти из стардома, найти другую работу, начал собираться. Не сразу услышал стук в дверь. Лишь когда он повторился. На пороге стояла Петровна.

— Кузьма! Прости меня, что помешала. Закурить у тебя не сыщется?

— Вон на столе! Возьми! — кивнул на пачку сигарет.

Женщина взяла одну, поблагодарила и спросила, оглядевшись;

— А ты куда собираешься?

— Ухожу отсель! Мочи нет! Всякая нечисть с обыском влезает. Меня за вора считают! Гады облезлые! — запихивал вещи в сумку.

— Давай вместе перекурим. Поговорим. Мы ведь с тобой и не знакомы как надо! — предложила неожиданно.

— Неохота! Накурился дозарезу! — отмахнулся Кузьма.

— Хоть чаем угости! Уйти тебе никогда не поздно. Вот только неохота, чтоб на всех зло затаил, с обидой покинул бы.

— Да ты-то здесь при чем?

— Успокойся. Остынь, Кузьма! Часы уже нашлись. Поспешили старики, погорячились. Не одного тебя обыскали. Всех. И другие обижались. Но найти нужно было. Слишком много пропаж развелось. Нашли вора! Верней, воровку. Никто и не подумал бы на нее. Все средь мужиков искали. Ан баба!

— Мне плевать! Надоело все!

— Устал ты с нами? Оно и верно! Нелегко. Тут всякий — с болью своей да с горем! Каждому помощь и сочувствие, понимание и тепло нужны. На всех не наберешься. И твои запасы кончились. Много нас. А вас с директором всего двое. Ты уходишь, потом он не выдержит. Останемся мы все живьем на погосте. Видно, другого не заслужили у судьбы, — вздохнула Петровна, разминая сигарету.

— Вот если б тебя обыскали, я посмотрел бы, что сказала б…

— И меня проверили. Всю как есть! Даже раньше тебя! Я тоже не воровала. Но чтоб узнать, кто украл, пришлось проверить всех!

— Тебя не подозревали. А мне сказали прямо, что кроме — некому…

— Кузьма! Ты даже не спросил, кто вор. И тоже не подумал бы. Никогда не поверил. Но ведь нашли!

— Из старух кто-то? Небось Агриппина?

— У нее и без того полно недостатков. Не угадал. Это не из наших старух. Медсестра отличилась. Юлечка! Та самая! Общая любимица стардома. Век бы не подумали на нее. Никому и в голову не взбрело бы, если б не Семен. Этот дед, когда вернулся от тебя, пошел в медпункт. Ты ему всю задницу расквасил. Сесть на нее не мог. Хотел помощи попросить. А Юлька, увидев его задницу, не сдержалась и захохотала. Деду обидно стало, решил ей досадить и позвал из коридора своих стариков. Те шасть в тумбочку. Там Юлькина сумочка. Всякие краски, мудра в ней. И глядь, часы, те самые, какие искали. Они с гравировкой. Не отвертишься. Девка онемела. Не отопрешься. Ее враз за жабры и к врачу в кабинет. Сейчас там все старики. Хай до неба подняли. Директора ждут. Конечно, выгонят девчонку с позором.

— А зачем ей мужские часы? — удивился Кузьма.

— Они не просто мужские. Карманные, на цепочке. С крышкой, со звоном. Сама бы не пользовалась. Продала б за большие деньги антиквару. Вот только гравировка мешала. Но крышку заменить можно. Эти часы Семе сам Калинин подарил. Такими именными часами семерых наградили. За взятие рейхстага в Берлине. За особую смелость. За то, что жизни не жалели. Вот и дорожил, в память о войне. Семке тогда двадцать лет было. Сколько часов имел, а эти берег особо! За них ему большие деньги давали еще недавно. Он с голоду пропадал. Пенсии на курево не хватало, не то на хлеб. А не продал. Всегда при себе носил. Тут помыться пошел в душ. Выложил на тумбочку. Вернулся, их нет. Ты последним уходил. Но тебя долго не хотели проверять. Хотя остальных всех обыскали. После тебя оставались лишь трое — Юлька, врачиха и директор…