Грейс так огорчена случившимся, что теряет сон и аппетит. Чтобы утихомирить народ, власти объявляют, что 800 тысяч долларов гонорара за фильм пойдут в благотворительный фонд для детей и спортсменов Монако. Но ни подданные, ни свекровь княгини все равно недовольны.

В конце концов Грейс в интервью репортеру из «Нис матен» говорит, что решила отказаться от фильма. «На меня очень повлияло то, как в Монако встретили эту новость», – говорит она.

Расстроен ли Хичкок ее решением? Он говорит друзьям, что когда они вместе обедали в Париже, ему подумалось, что из нее исчезла искра, она казалась скучающей. Новая роль княгини, на его взгляд, высосала из нее тепло.

Через несколько месяцев после отказа, в июне 1962 года, княгиня Грейс пишет Хичкоку. «Когда мне пришлось отказаться от съемок, мое сердце разбилось», – признается она. Хичкок отвечает: «Да, как печально, не правда ли?.. Я думаю, что это без всякий сомнений было не только наилучшее, но и единственно верное решение на время отложить проект. В конце концов, это всего лишь кино».

Камино де ла Коста, 6005, Ла-Холья, Калифорния

Сентябрь 1950 года

Альфред Хичкок присылает Рэймонду Чандлеру «Незнакомцев в поезде» – новый роман Патриции Хайсмит. Восемь других сценаристов уже отвергли его, включая Дэшила Хэммета. «Все они посчитали, что роман никуда не годится», – вспоминает Хичкок. Это в принципе странно, потому что в нем захватывающий сюжет и это первая книга из серии, которая прославит Патрицию Хайсмит как лучшего в мире автора детективов в стиле саспенс.

Чандлер говорит, что история кажется ему «довольно глупой»[184], но все же нехотя соглашается адаптировать ее, отчасти из-за денег, а «отчасти потому что мне думалось, что мне может понравиться работать с Хичкоком». В начале июля он подписывает контракт с «Уорнер Бразерс», по которому должен получать по две с половиной тысячи долларов в неделю за пять недель работы. Контракт содержит оговорку, подтверждающую, что ему не придется выходить из дома: Чандлер всегда ненавидел, как он говорит, «это треклятое словоблудие» с начальством. Как и многим писателям, Чандлеру не доставляет удовольствия писать сценарии. Голливуд питает его паранойю и отвращение к самому себе. «Если бы мои книги были хоть чуть-чуть хуже, меня бы не пригласили в Голливуд, – заявляет он, – а если бы хоть чуть-чуть лучше, я бы не поехал».

Тем не менее он пользуется немалым успехом (хотя и без особой радости), а шесть лет назад его номинировали на «Оскар» за «Двойную страховку».

Альфред Хичкок не возражает против оговорки в контракте, его вполне устраивает ездить на лимузине с собственным шофером к Чандлеру в Ла-Холью. Обычно его сопровождает исполнительный продюсер Барбара Кеон.

Сначала все идет как по маслу, и Хичкок кажется Чандлеру «очень внимательным и вежливым». Но после нескольких встреч Хичкок начинает его раздражать. «Каждый раз, как только настроишься, он тут же выбивает тебя из равновесия, потому что ему требуется любовная сцена на крыше Мемориала Джефферсона или еще что-нибудь в этом роде».

Главным образом Чандлер недоволен тем, что Хичкока не волнует правдоподобность. Он обвиняет режиссера в том, что тот слишком охотно «жертвует логикой повествования (в той степени, в которой она вообще существует) ради эффектной сцены», и предпочел бы работать с постановщиком «который понимает, что то, что сказано и как это сказано, важнее, чем съемка вверх тормашками сквозь бокал с шампанским».

При этом, как ни странно, правдоподобие никогда не играло заметной роли и в творчестве самого Чандлера. Его романы, как и в фильмы Хичкока, существуют в некой обостренной реальности, сродни грезе или поэзии. «Если сомневаешься, пиши, что в комнату зашел человек с пистолетом в руке» – таков его совет начинающим авторам детективов.

Он находит Хичкока придирчивым и назойливым. «У него полно мелких предложений и идей, которые сковывают инициативу сценариста. Ты в положении боксера, который никак не может принять стойку, потому что его постоянно выбивают из равновесия тычками».

В свою очередь Хичкок находит Чандлера все более раздражительным. «Мы сидели вместе, я говорил: «Может, сделаем так?», а он отвечал: «Ну, если вы сами можете все придумать, зачем вам я?»

Время работает против них. Хичкок хочет приступить к съемкам до начала осеннего листопада. Это нервирует Чандлера, потому что тот ни словом не обмолвился об этом на первой встрече, когда уверял его, что «нет никакой спешки».

Хичкок отдает законченные Чандлером страницы на переделку. Чандлер, услышав об этом, приходит в бешенство. «Все это вкупе означает, что я, говоря без обиняков, не могу быть уверен, что со мной происходит не что иное, как то, что у меня в голове копаются, выискивая там все, что можно, а потом кто-то тайком переделывает мой материал в такой сценарий, какой ему нужен», – жалуется Чандлер своему агенту. Он просит изменить условия гонорара на единовременную выплату, чтобы он мог работать в собственном ритме и без постороннего вмешательства. Студия отказывает.

По утрам Чандлер страдает похмельем и все больше ненавидит ежедневные приезды Хичкока.

– Только гляньте, как эта жирная свинья пытается вылезти из машины! – бурчит он секретарше.

Она предостерегает его: кто-то может услышать.

– А мне наплевать! – отрезает он.

В то утро в начале сентября Хичкок приезжает точно в назначенный час. Без ведома Чандлера он решил, что эта встреча будет последней. Когда Хичкок грузно опускается на свой обычный стул, Чандлер, уже нетрезвый, разражается возмущенной тирадой. Фильм хуже оригинальной книги, говорит он, и какого черта Хичкок просто не выкинет из головы все свои поправки в сюжет и идиотские трюки с камерой?

Хичкок ничего не говорит, даже когда Чандлер замолкает. Понимая, что Хичкок решил бойкотировать Чандлера, Барбара Кеон вынуждена заполнить паузу. Из-за этого Чандлер опять начинает ругаться, из-за чего Хичкок, в свою очередь, встает, выходит из комнаты и затем из дома, не оглядываясь. Кеон торопливо собирает вещи и выбегает за ним.

Шофер открывает дверцу машины. Хичкок пропускает Барбару Кеон вперед, потом втискивается рядом с ней. Машина отъезжает, Чандлер выбегает из дома и выкрикивает оскорбления, как уже сказанные раньше «Жирная свинья!», так и другие, слишком грубые, чтобы их повторять. «Это были обидные, очень обидные слова», – вспоминает знакомый Кеон.

Пока машина набирает скорость, Хичкок хранит молчание, глядя в окно с ничего не выражающим лицом. Он задумчив. Немного погодя он просто поворачивается к Барбаре Кеон и говорит: «С ним все».

Чандлер и Хичкок больше не разговаривают. Чандлер не может понять, почему. «Даже не позвонил, – жалуется он другу. – Ни слова критики или благодарности. Тишина. Мертвая тишина».