думал. Ты больше не можешь отличить вымысел от реальности»

Теперь все встало на свои места. Скелет, конечно, не говорил. Мило вернулся.

– Тебя здесь нет, – я отчаянно помотал головой.

«Ну брось. Это уже не работает. Ты мне ответил – значит, я здесь. И давай взглянем правде в глаза – из этой передряги тебе самому не выбраться»

– Какой передряги? Ты можешь сказать, наконец, где я?

«Хм, а я считал тебя умеренно одаренным интеллектом. Ты ведь уже понял, что мы можем быть только на Триглаве. Сложи два и два в уме. Мы в тот самом месте, где «Чорно сонце» проворачивало свои грязные дела. В том самом месте, где Потоцкий спрятал свои сокровища. Мы с тобой – в логове дракона»

– Но почему?

«Это мне пока неизвестно. Но не думаю, что хозяева этого провинциального спектакля задумали для тебя программу развлечений. У них что-то более изощренное на уме»

– Да что я тебя слушаю!

Я поднялся с места. В голове немного прояснилось, и паника прошла. Делая один глубокий вдох за другим, я пошел в другой конец пещеры. В какой-то момент пальцы натолкнулись на колючий металл – дорогу мне преграждала высокая решетка. Она полностью закрывала проход. Прутья были массивными и тяжелыми, а расстояние между ними такое узкое, что я не мог даже просунуть руку.

«О нет, ты теперь зверь в клетке. Редкое животное, которое надо держать взаперти. Но дай мне волю – и они узнают, что у тебя есть острые когти»

– Так, замолчи, – бросил я, бессильно сотрясая рамку моего заключения.

«Ты все еще питаешь иллюзии о спасении? Разве не помнишь, что написала Каролина? В Бойкове объявили военное положение. А это значит, что весь край уже лежит под железной пятой очередного тирана»

– Ты не знаешь этого наверняка. Борис не будет сидеть, сложа руки. Он уж наверняка что-то сделает.

«Ты ждешь, что он вызволит тебя и героически спасет Нагору? А что если героев больше не осталось? Что если легкого пути нет?»

– Я больше не слушаю тебя, Мило. Всегда есть мирное решение. Собепанек, или Лукас, раз уж мы знаем его настоящее имя – неглупый человек. Он что-то хочет от меня, если держит взаперти. А значит, можно договориться.

«Только не говори, что пойдешь на унизительные уступки. Плут спектакля не может опуститься до такого. Вспомни нашу первую встречу. Я видел огонь в твоих глазах. Огонь борьбы»

– Ладно, Мило, раз хочешь поговорить, давай поговорим, – вздохнул я.

Игнорировать голос было уже невозможно. Увидев решетку, я окончательно понял, что нахожусь в заключении. Лучше уж было говорить с воображаемым собеседником, чем предаваться тревогам о том, что меня ждет.

– Вот борьба твоя, – начал я, – Я никогда не понимал, за что мы боролись. Мы били ушлых бизнесменов в переулках и портили вечеринки продажным звездам телешоу. Это было просто мелкое хулиганство. И какой вообще толк от борьбы, если нас было мало? Когда поймала полиция, все стало как прежде.

«Мы послали круги по воде. Круги, из которых постепенно вырастут волны. Пусть наши действия не имели больших последствий, но они дали пример другим. И скоро люди вступят в самую древнюю и самую важную борьбу на свете»

– Вот опять. Какую на хрен борьбу?

«Испокон веков на свете велась лишь одна борьба – богатых против бедных. Москва, Нагора – все одно. Тираны во всем мире поняли, что деньги, товарооборот и массовые развлечения гораздо лучше держат население под контролем, чем любая армия. Обрати к их алчущим ртам маленькую струйку из большого крана – и никто не будет роптать»

– Я тоже не в восторге от капитализма, Мило. Но таков выбор людей. Хотя и жаль, что случилось с Нагорой.

«Как долго ты еще хочешь оставаться в стороне? Даже находясь в тюрьме своего заклятого врага, ты надеешься на чудесное спасение. Но сейчас настал решающий момент»

– Хватит нести чушь! – взорвался я, – Тебя нет! Тебя здесь нет!

И Мило замолчал. Я в неверии подождал какое-то время, ожидая привычного диалога в голове. Но его не было. Мило ушел. Или затаился на время. Да и черт с ним! Я тратил время на болтовню с воображаемым собеседником, тогда как мне следовало подумать о своих родных. Дарья, Матей, дедушка Витольд, Дорота, Лори, мама, Дима – что случилось со всеми, кто был в хостеле? Они тоже заключены где-то здесь? Где бы это ни было… Но тогда они должны быть рядом! Следуя порыву, я стал громко кричать в непроницаемую темноту перед собой. Без толку, конечно. Голос скакал по стенам, растворяясь в лабиринтах ходов. Я думал о том, что случилось с моими родными. Я мог простить Sun & Son захват Нагоры, но если они что-то сделали с братом, или с мамой, или с Дарьей…

Я еще раз прошел из одного конца пещеры в другой. Тьма уже не так застилала глаза, и я мог лучше разглядеть пространство моего заключения. Надеялся найти что-нибудь, чем можно разогнуть прутья решетки, но в моей тюрьме ничего не было. Кроме грязного матраса и скелета. Я еще раз встал возле расщелины – моего единственного окна на свободу – и просунул в отверстие руку. Нет, пролезть сквозь нее было никак – даже локоть еле проходил. Да и кто знает, что там, снаружи? Наверняка отвесная скала без всяких выступов.

Я ходил от решетки к расщелине несколько раз в бесцельной надежде, что я все-таки что-то упустил. Что где-то крылся ключ к спасению. Как тигр в зоопарке, я бродил из одного конца пещеры в другой, пока движения не превратились в чистый автоматизм. В конце концов, обессиленный, я повалился на матрас. Раз уж побег невозможен, оставалось только ждать. Страшно хотелось есть. В животе не просто было пусто, там зияла черная дыра, которая потихоньку всасывала желудок, а скоро за ним пошло бы и все остальное. Чтобы отвлечься от мыслей о еде, я стал думать о чем-то другом.

Лежа в холодной темноте на отсыревшем матрасе, я вспоминал слова Собепанка на суде. «Никто не помнит о бедном Лукасе», говорил он. Теперь уже было понятно, что он говорил о себе. Если бы только знать, что они делали вместе с отцом тогда, в 90-е… Я впервые почувствовал стыд, что ничего не знал о молодости бати. Не расспрашивал его о годах студенчества. Отец закончил медицинскую академию имени Коперника в Кракове, немножко поработал медбратом в одной из польских больниц, а потом внезапно оставил врачебное