Возврат к местным комитетам принес много пользы. Несмотря на программу эвакуации, город был по-прежнему полон беженцев (его миллионное население выросло в полтора раза); только такая система была способна помочь и им, и оставшимися без крова из-за бомбежек. Комитеты ведали строительством убежищ, распределяли пустые квартиры, организовывали раздачу всего необходимого, работу столовых. Процветавший параллельно со всем этим черный рынок неизбежно подрывал крепость духа.

Советские советники, комиссары, главные чиновники и крупные партийные деятели с шиком обосновались в отеле «Гейлордс» и ни в чем не знали недостатка. О многочисленных визитерах, членах контрольных делегаций и зарубежных комитетов поддержки тоже хорошо заботились. Иностранные журналисты («заметные, как актрисы», по словам Одена) почти не испытывали лишений. Но большинство населения выживало на голодном пайке. От лошади или мула, убитых взрывом бомбы или снаряда, домохозяйки быстро оставляли одни голые кости, всюду рыскали голодные собаки. Один интербригадовец описал убийство бойцом милиции бродячей собаки, лакомившейся мозгом убитого; тот объяснил, пожав плечами, что собаки распробовали человечину. В пищу шли даже кошки и крысы – как мясная добавка к жидкой чечевичной похлебке. Правда, одну птицу в зоопарке Мадрида убили не ради мяса, а всего лишь за то, что пернатое научилось подражать свисту летящих снарядов.

Мадридская жизнь кишела противоречиями. Неподалеку от площади Пуэрта-дель-Соль иностранные журналисты Сефтон Делмер и Вирджиния Коулз видели старуху, продававшую на тротуаре черно-красные платки анархистов, рядом работала мастерская по пошиву кавалеристских и оперных плащей. Делмер и Коулз поразило существование такого заведения в центре революционного Мадрида. Хозяин, соскучившийся по клиентам, с воодушевлением приветствовал посетителей. На вопрос Делмера, как идут дела, он печально ответил: «Очень трудно, сеньор. В Мадриде осталось так мало дворян!»[472] Перед обедом на Гран-Виа им пришлось «укрываться в убежище от ежедневного предобеденного артобстрела». Коулз поразила скорость, с которой люди высыпали на улицу сразу после разрыва последнего снаряда; лавочники поднимали на витринах жалюзи, пешеходы возобновляли прерванную прогулку.

Английский интербригадовец рассказал ей позже, как его поразил сразу после приезда в страну испанец, беззаботно стоявший в разгар бомбежки на дороге и ковырявший в зубах спичкой. Иностранцев ставил в тупик испанский культ показного бесстрашия. Серб-интербригадовец отмечал: «Испанцы очень смелы в бою. Но это смелость рыцарского, поэтического свойства. Им трудно приспособиться к изменчивости, педантичности, прозаичности современной войны»[473].

Несмотря на усиление налетов 19–23 ноября, жизнь текла почти по-старому. Люди ежедневно отправлялись на работу, ходили трамваи, хотя пути приходилось постоянно ремонтировать. В подземке было, конечно, безопаснее, хотя люди шутили, что, в отличие от трамвая, останавливающегося перед передовой, на метро можно заехать на чужую сторону. Эти коммуникации позволяли быстро перебрасывать подкрепления и припасы, тем более что расстояния были невелики. Доставлять войскам на передовую горячую еду было проще, чем на обычных оборонительных позициях, сами войска тоже быстро заменялись, побывать на фронте не составляло труда.

Войска, особенно Интербригады, часто посещали в окопах иностранцы, которых привлекала оборона осажденного Мадрида. Это были журналисты и немногочисленные военные туристы, а также политические сторонники республики. Некоторых манили, как выразился один интербригадовец, «псевдовоенные острые ощущения». Посещая передовую, они часто просили винтовку или даже пулемет, чтобы пальнуть разок-другой в сторону националистов. Ярким примером такого рода служил Эрнест Хемингуэй. Фронтовикам приятно было, конечно, видеть новые лица, особенно знаменитостей, но только до тех пор, пока искатели приключений не навлекали вражеские бомбежки.

К концу ноября битва за Мадрид превратилась в холодную и голодную осаду с периодическими вспышками боев. В Карабанчеле, где линия фронта часто проходила посередине улицы, продолжались смертельные схватки, действовали снайперы, предпринимались атаки с применением огнеметов и подкопы с закладыванием динамита – от одного такого взрыва карлисты потеряли почти целую роту. Тем не менее ослабление непосредственной угрозы привело к падению духа населения Мадрида. При этом происходила постепенная замена комитетов централизованным контролем, а коммунистическая тайная полиция продолжала орудовать и после ослабления опасности, что тоже подрывало энтузиазм защитников города. Милиция анархистов жестко сопротивлялась коммунистическим властям, предпринимались попытки цензуры анархистской прессы. Начинался процесс, приведший к взрыву в мае 1937 года, когда вспыхнула настоящая «война внутри войны».

В то время коммунисты впервые открыто выступили против ПОУМ: соперничающие кланы марксистов предъявляли друг другу все больше обвинений. ПОУМ взбесила коммунистов 15 ноября, когда ее газета «La Batalla» явно раскрыла все карты советских стратегов. «Сталина волнует, – говорилось в статье, – не судьба испанского и мирового пролетариата, а защита советского правительства в соответствии с политикой заключаемых некоторыми другими пактов». Советские советники тут же обвинили газету в том, что она «продалась мировому фашизму». При усилении прямого советского контроля партийная линия в Испании начала отражать охоту на ведьм – троцкистов – в СССР. Не пустив их в хунту обороны Мадрида, коммунисты прекратили теперь выплаты и снабжение небольшого отряда ПОУМ на Мадридском фронте. Теперь у милиции ПОУМ не было выхода, кроме самороспуска и вступления ее членов в ячейки ВСТ или НКТ.

Столица устояла, в мире еще сильнее вскипели политические страсти, но Мадрид не стал «могилой фашизма», как предрекал лозунг коммунистов. Битва за Мадрид обозначила всего лишь изменение в войне. Остановка наступления националистов превратила попытку государственного переворота в полномасштабную гражданскую войну с общемировой оглаской, почти в мировую войну «по доверенности». Это означало рост потребностей в помощи из-за рубежа. 2 декабря 1936 года полковник фон Рихтхофен записал в своем дневнике: «Саламанка хочет немецкие сухопутные войска – минимум две дивизии» (фактически одну немецкую и одну итальянскую)[474]. Но Гитлер, осторожничая, решил ограничить свою помощь Франко легионом «Кондор».

История, как известно, развивается по спирали. В декабре 1936 года вокруг Мадрида завязались сражения в стиле скорее Первой мировой войны, однако последнее поражение милиции, похожее на те, которые она терпела прошлым летом, произошло только в феврале 1937 года, в короткой кампании под Малагой.