уже поборол панику и просчитал ситуацию. Забежав в свою комнату, он схватил трубку телефона внутренней связи. Он уже почти успокоился, быстро просчитав ситуацию. Да, это могут быть только русские…

– Дежурный по базе слушает, – лениво отозвался в трубке голос первого лейтенанта Эдварда Смита, прервав его мысль.

– Смит, немедленно отдайте по рации приказ патрулю и экипажу бронетранспортера. Блокировать и обезоружить прибывшую на базу группу. Есть подозрение, что они не те, за кого себя выдают, – прокричал в трубку Генри Бат и начал судорожно натягивать брюки.

* * *

Пара «Ми восьмых» вышла к подножию хребта, поросшего каким-то хвойным кустарником. Наш вертолет, снизив скорость, аккуратно подошел к горному склону. Дверь уже открыта, и как только винтокрылая машина зависла в метре над поверхностью, из нее, как патроны в обойме, стали десантироваться разведчики. Я прыгнул третьим. Коснувшись земли, с выдохом ушел в поперечный кувырок. Вообще-то это называется десантированием по-штурмовому, и хорошо подготовленные разведчики могут прыгать с пролетающего вертолета с высоты нескольких метров. Засечь такую высадку противнику чрезвычайно сложно. В это время другой вертолет завис над склоном, коснувшись его одним колесом. Из него выпрыгнули два разведчика-тихоокеанца и приняли подаваемые им контейнеры с радиоаппаратурой.

Наша высадка заняла не более минуты, и вертолеты, отвалив от хребта, продолжили лететь вдоль гор. Осмотревшись, я увидел, как рассеивается над горами легкая дымка тумана и восходит солнце. Где-то в вышине прозрачного синего неба парят два орла.

Двумя колоннами мы стали тяжело подниматься по крутому склону. Метров через сто пятьдесят уперлись в высокую отвесную скалу. Все, дальше дороги нет. Но только не для нас, разведчиков. Для нас этот путь, который невозможен для обычного человека, это большой шанс скрытно и незаметно выйти в район выполнения задачи. Да и всякой пакости, вроде датчиков обнаружения и противопехотных мин, здесь точно нет.

Скала метров тридцать. Высота девятиэтажного дома, мысленно прикинул я. Исходя из шести степеней сложности, по которым в альпинизме оценивают возможность свободного лазания, этот маршрут относится к четвертой и пятой категории. То есть, в переводе на обычный язык, очень тяжелый и особенно тяжелый. Я увидел один карниз с отрицательным участком и два «зеркала». Для этого на всех нас и были надеты альпинистские «абалаковские» обвязки, а половину груза тихоокеанцев составляли скальные крючья, молотки, горные веревки и навесные элементы с карабинами. А их командир уже ловко забрался метров на пятнадцать и стал вбивать крюк в скальную трещину. Во вбитый крюк он вщелкнул стальной карабин и через него пропустил веревку. Один ее конец был встегнут в его обвязку, а второй – «вытравливал» один из его бойцов, стоящих у подножия скалы. Теперь, если старший лейтенант сорвется, он повиснет на страховочной веревке.

Это называется золотое правило альпинизма – страховка необходима там, где любое самозадержание сомнительно. Для того чтобы суметь удержать сорвавшегося товарища, должен быть застрахован и страхующий. И я увидел, что стоящий под скалой парень страховочным «усом» пристегнут к уже вбитому в трещину крюку. Я с восхищением стал наблюдать, как этот морской разведчик проходил «отрицаловку». Да, его уровень, как минимум, мастера спорта по скалолазанию. Обут этот парень в советские резиновые галоши – лучшую обувь для скалолазов. На его руках кожаные перчатки.

Минут через сорок старший лейтенант поднялся на скалу, оборудовав навеску для подъема остальной группы. Потом подвесил на вершине скалы карабин, в который был встегнут маленький блок с пропущенными через него двумя концами веревок. Затем пошел подъем наверх всего тяжелого – радиостанций, пулеметов с патронными коробками гранатометов и наших рюкзаков. Советские и вьетнамские разведчики попеременно вытягивали грузы наверх. Естественно, тянущий веревку был пристегнут к скале, а сама веревка проходила через «жумар», устройство для подъема. Сам «жумар», в свою очередь, страховочным «усом» был пристегнут к страховочной обвязке разведчика.

Потом начался подъем группы. Шли в связках по два человека. Я двигался медленно, местами лез, прижимаясь всем телом к скале. «Жумар» со страховочным «усом» был встегнут в страхующую веревку. Подниматься очень тяжело, во рту уже все пересохло… Дыхание сбилось, я прижался боком к скале, хватаясь руками в перчатках за выступающие острые камни. Но на «отрицаловке» все же сорвался, зависнув на спасшей меня страховочной веревке.

Была уже вторая половина дня, когда мы поднялись на ровную площадку, окруженную крупными валунами. Обзор отсюда был просто великолепным, а нас от наблюдения с воздуха прикрывала группа деревьев. Над ними ребята уже растянули маскировочную сеть, и обнаружить нашу группу с вертолета было крайне сложно. Кстати, деревья очень похожи на европейские широколиственные вязы.

– Все, до темноты ждем здесь, – устало прохрипел Луис.

Да, для проведения дневки это место будет самое подходящее.

Потом, прислонившись к толстым стволам вязов, мы обедали. На каждого приходилась банка сгущенного молока, несколько кусков сахара и по паре галет. Запивали зеленым чаем из фляжек. Сладкое быстро восстанавливает силы после таких изматывающих маршей. Потом мы глубоко закопали пустые банки. Если этого не сделать, то налетят мухи и сделают нашу дневку невыносимой.

Дальше до темноты, меняясь, по очереди мы несли вахту наблюдателя. База «Флайинг Джо», если по прямой, находилась отсюда не более чем в десяти километрах. Уже ближе к вечеру увидели, как в ту сторону с юго-востока заходит на посадку транспортный вертолет «Чинук», бдительно прикрываемый двумя «Кобрами», похожими на Змея Горыныча из русских сказок.

После того как солнце начало заходить за горизонт, мы снова двинулись в путь. В тропиках темнеет быстро, и мы шли по хребту в полной темноте. Но наш путь был хорошо виден. Во-первых, было полнолуние, во-вторых, ярко светили звезды. Здесь, на юге, кажется, что вблизи само небо, усеянное яркими светлячками небесных светил. И их пронзительная яркость заставляет задуматься о вечном… И насколько хрупка и недолговечна человеческая жизнь… Особенно на войне, где про нас и нашу незаметную работу никто никогда не должен узнать…

Вспомнилось стихотворение, написанное кем-то из поэтов-фронтовиков, посвященное тем, кто встретил войну двадцать второго июня сорок первого года [128].

Трава, покрытая росой, играет в серебре,

А им, полегшим все равно, погибшим на Земле.

Через минуты полторы от танка след пройдет

Сквозь то, что было рубежом, ручной твой пулемет.

Еще не изошла роса тем летом поутру,

Когда уже увидел ты в прицел судьбу свою.

Июньский сорок первый год, последних пять патрон.

Никто потом не вспомнил вас, могилы не нашел.

Из ста ровесников твоих вернулись только три.