их миниатюрами, сделанными или самим купцом, или нанятым им иконописцем. Можно предположить, что у него была целая мастерская по изготовлению таких подделок, содержание которой, видимо, вполне оправдывало себя. Таким образом, изготовление подделок было для Бардина не забавой, а доходным делом.

Чувствовалось, Пташников опять хотел возразить, но пересилил себя.

– Начало этой «деятельности» все исследователи бардинских подделок относят ко времени, когда после пожара Москвы и изгнания Наполеона из России резко возрос интерес к русской истории вообще и к тому, что погибло в сожженной Москве.

– На каком основании сделали вывод, что подделкой древних рукописей занимался именно Бардин?

– Об этом прямо свидетельствует так называемый «Летописец Соловецкого монастыря», подделанный Бардиным под семнадцатый век, где купец написал на одной из страниц, что рукопись принадлежит ему лично. Анализ этой приписки неопровержимо доказал, что им же, Бардиным, написан и сам «древний» текст. В другой рукописи – «Правилах» митрополита Иоанна – им была сделана написанная киноварью глаголическая приписка: «писал москвитинъ Антонъ Ивановъ Бардинъ». Похожие надписи – «Списалъ Антонъ Бардинъ» – он оставил в подделанных им «Заповедях» седьмого вселенского собора и в Русской Правде. Кроме того, исследователи еще до Сперанского нашли явно «бардин-ские» черты написания некоторых букв во всех этих «древних» текстах. А Сперанский составил целую таблицу под названием «Сравнительное начертание букв в рукописях А.И. Бардина», которая неопровержимо доказывает, что даже в пределах одного письма – устава – у Бардина наблюдалась пестрота, недопустимая в подлинных древних текстах.

Лидия Сергеевна показала нам эту таблицу, напечатанную на такой же плотной мелованной бумаге, как и фотокопия «рунической» надписи на поддельном списке «Слова». И мы убедились, в том числе и Пташников, хотя он и промолчал, в неопровержимости доказательств Сперанского.

– Уверовав, что главное условие для придания своей подделке вида подлинности – это уставное письмо, Бардин не учитывал, что и устав со временем менялся, для создания подделок одиннадцатого-двенадцато-го веков он копировал рукописи тринадцатого и даже четырнадцатого века. Из знаков препинания употреблял только точку и точку с росчерком в конце текста. Располагал в два столбца текст там, где писали в один столбец. Широко расставлял буквы друг от друга, а раньше писцы экономили дорогой материал, поэтому писали текст в сплошную строку. Часто придавал своим подделкам форму свитка, а между тем для рукописей старше шестнадцатого века пергаментные столбцы были редки, еще в четырнадцатом-пятнадцатом веках пергамент стал вытесняться бумагой. Украшая свои самые «древние» рукописи вязью и заставками, Бардин брал за образец вязь из рукописей, которые были не старше шестнадцатого века. То же самое касается инициалов. Еще одна промашка Бардина – очень редкое применение сокращенных и титлованных слов в более поздних рукописях, когда такая практика стала почти повседневной…

Я посмотрел на Пташникова. Обилие приведенных Лидией Сергеевной фактов, судя по всему, отбило у него последнее желание опровергать Сперанского, так доказательны они были.

– Серьезные ошибки Бардин допустил и при подготовке пергамента с целью придания ему древности, – продолжила Лидия Сергеевна, и в это время она была похожа на въедливого и строгого прокурора, зачитывающего обвинительное заключение. – Счищая с пергамента побелку, он делал это недостаточно тщательно, оставляя некоторые места неочищенными. То же самое – при промасливании пергаментных листов. Подлинно древний пергамент, как указывал Сперанский, «темный, желтоватый, полупрозрачный, часто с дырами, иногда поврежден гнилью». Бардин все эти особенности учитывал, но иногда ему изменяло чувство меры и, например, для изготовления дыр, возникших якобы от гнили, он применял какую-то очень едкую кислоту, которая не давала подлинной картины старения…

Здесь Пташников перебил Лидию Сергеевну:

– Достаточно примеров, вернемся к личности Бардина. Вы обмолвились в самом начале, что изготовление подделок было для него не забавой, а доходным делом. И тут же приводите примеры, каких огромных затрат труда и времени стоило ему изготовление подделок. Какое же это, спрашивается, доходное дело, если оно такое трудоемкое? Ведь для того, чтобы создать хотя бы одну подделку, Бардину надо было изучать и историю, и палеографию, и даже химию. Кроме того, некоторые рукописи, как вы сообщили, Бардин подписывал своей фамилией. Согласитесь, что для человека, решившегося на такое кропотливое дело ради одной только выгоды, это выглядит очень странно. Я начинаю склоняться к мысли, что им двигали какие-то другие чувства, а не только корысть. Это могло быть и честолюбие, и желание подшутить над учеными мужами, которые принимали его подделки за действительно древние рукописи.

– Наверное, тут я с вами соглашусь, – подумав несколько мгновений, сказала Лидия Сергеевна. – Действительно, «мастер под старинные почерки» Бардин – личность по-своему загадочная и незаурядная. Ведь несмотря на все ошибки, допущенные им при изготовлении своих подделок, некоторые из них были замечены только в наше время, когда палеография стала наукой. Сам того не желая, Бардин внес значительный вклад в развитие палеографии вообще и в изучение «Слова о полку Игореве» в частности.

– Может, сейчас самое время вернуться к разговору об этом списке, – кивнул Марк на книгу, найденную Угаровым. – А вдруг она действительно подлинная? То, что это подделка, изготовленная именно Бардиным, вы, уважаемая Лидия Сергеевна, еще не доказали.

– Это доказательство не займет много времени. Статья Сперанского снабжена приложением, в котором даны сведения о рукописях «Слова о полку Игореве», изготовленных Бардиным. Открывается список экземпляром, проданным Малиновскому: пергаментный свиток, склеенный из 11 полос шириной 13 сантиметров, общая длина свитка – чуть больше четырех метров. Чтобы придать пергаменту старинный вид, Бардин промаслил его, сделал в нем дыры, подклеенные с изнанки промасленной бумагой. Известно, что сразу после приобретения этой рукописи Малиновский начал подготавливать ее к печати: описал ее, нашел «разности» с первым изданием «Слова». Когда выяснилось, что почти одновременно еще один список «Слова о полку Игореве» оказался у Мусина-Пушкина, Малиновский бросил это занятие, наконец-то поняв, что приобрел подделку. После этого список на время как бы исчезает, потом, спустя более полувека, оказывается у букинистов и поступает в библиотеку бывшего собрания Румянцевского музея.

– Странно, как Бардин решился продать подделку такому знатоку древних рукописей, как Малиновский? – заметил Пташников.

– Это меня тоже удивляет, – призналась Лидия Сергеевна. – Можно только предположить, что он был очень высокого мнения о своем мастерстве, а уровень палеографии в то время – недостаточно высок, чтобы сразу выявить подделку. Эти два обстоятельства и обеспечили успех затеянному Бардиным делу.

– Пожалуй, вы правы, – согласился Пташников с Лидией Сергеевной.

– Под вторым номером в приложении указан экземпляр «Слова», принадлежавший Мусину-Пушкину. С вашего разрешения я вернусь к нему потом и перехожу к третьему списку – из собрания А.С. Уварова, так же, как список Малиновского, выполненному