научился разбирать все почерки рукописных манускриптов: у моего деда была большая библиотека староверческих книг. Перед смертью дед куда-то спрятал их, так они и исчезли. Он и научил меня читать древние манускрипты.

Выслушав мое объяснение, старик Глотов сказал:

– Ладно, дам тебе эту книгу, но только на одну ночь…

Вот так состоялось мое самовидение одного из списков-конволютов, в котором находилось впервые прочитанное мною “Слово о полку Игореве”. Надо отметить, что тогда я и понятия не имел о ценности этой рукописи, поэтому неудивительно, что эпизод с ней был надолго и прочно забыт. И лишь позднее я осознал, какую ценность держал в руках. Однажды вырвался еще раз в Полому, но старика Глотова уже не было в живых, а его книги, как мне сказали, затерялись, разошлись по людям. Так мне и не удалось найти древний список “Слова”.

Вы спрашиваете, Михаил Николаевич, как он выглядел. Книга была написана на лощеной бумаге или пергаменте, сильно запачкана воском. Размер – в десть, по объему – листов 450–500. С неровными обрезами, выпадающими листами. Переплет – деревянные дощечки, обтянутые почерневшей и потрескавшейся кожей с точечным орнаментом на лицевой стороне, с оборванными петлями бронзовых застежек и, кажется, бронзовыми угольниками. Почерк с юсами, титловкой и строчными знаками. Абзацы отделялись мальтийскими крестиками. Инициалы были выполнены хорошей тушью, слегка порыжевшей, с отделкой серебряными чернилами. Отдельные абзацы и главы были написаны киноварью, местами выцветшей до бледно-желтого или палевого цвета. В начале не хватало нескольких листов. Вот и все, что я припоминаю: уж больно мало времени книга была у меня в руках…»

Аккуратно перегнув листки бумаги и положив их в карман, Окладин сказал:

– У меня и Лидии Сергеевны, которая ознакомилась с этим письмом, нет сомнений, что в октябре 1945 года Михаил Тимофеевич видел подлинный древний текст «Слова о полку Игореве»: об этом убедительно говорит сделанное им описание рукописи. Кроме того, ясно, что ранее она находилась в коллекции Мусина-Пушкина и именно ее видел в тайнике Угаров: тот же внешний вид; и в рассказе Угарова, и в воспоминании Михаила Тимофеевича упоминается старик Глотов. Но неизвестно главное – где рукопись находится сейчас? Если Самойлин уничтожил ее, то, возможно, исчезло последнее материальное свидетельство подлинности «Слова о полку Игореве», которое только и убедило бы закоренелых скептиков.

– Вы сами целый месяц рьяно защищали их позицию, строили из себя Фому неверующего, – проворчал Пташников.

– Я уже объяснял, что заставило меня так поступить. Кроме того, хотелось выслушать все ваши доказательства в пользу подлинности «Слова о полку Игореве», и мне это вполне удалось. Хотя в судьбе мусин-пушкинского списка осталось много туманного, загадочного, но для меня, благодаря нашему расследованию, кое-что и прояснилось. Вот только история графских тайников в доме на Разгуляе и в Иловне по-прежнему выглядит странно.

– Что же вы находите тут странного? – с неудовольствием проговорил Пташников. – Теперь, наоборот, все встало на свои места: из дома на Разгуляе в Москве Мусин-Пушкин перевез свою коллекцию в Иловну.

– И после изгнания Наполеона из Москвы никому не объявил, что коллекция уцелела?

– А как вы объясните поступок графа? – не дожидаясь, что скажет Пташников, спросил Окладина Марк.

– После вашего рассказа о посещении дома на Разгуляе, – посмотрел Окладин на меня, – я решил проверить историю гибели Собрания российских древностей и выяснил следующее. Летом 1812 года сам Мусин-Пушкин был не в Ярославле, как предполагал Иван Алексеевич, а в Твери. Сын графа Иван находился на службе в армии, а другой – Александр – на лечении в Пятигорске. Екатерина Алексеевна – жена Мусина-Пушкина – проживала в то время в Санкт-Петербурге. Когда возникла реальная угроза захвата Москвы Наполеоном, из дома на Разгуляе сумели вывезти в Иловну только серебро и драгоценности, а основная часть Собрания российских древностей была замурована в подвале дома. После того как Наполеон был изгнан из Москвы, Екатерина Алексеевна провела среди дворовых, остававшихся в доме, настоящее следствие и выяснила обстоятельства гибели графской коллекции. А дело произошло так. Заняв дом Мусина-Пушкина, французы вместе с дворовыми разграбили винные погреба. В подпитии дворовые проболтались французам о замурованных тайниках, в результате чего и погибло Собрание российских древностей. Поэтому мне до сих пор не понятна история тайника в Иловне. Как там могли оказаться древние рукописи, если есть точные сведения, что из дома на Разгуляе вывезли в Иловну только серебро и драгоценности?

– Наверное, у вас есть какие-то предположения? – высказал догадку Марк.

– Устройство тайников в доме на Разгуляе и в Иловне могло быть закончено уже после смерти Мусина-Пушкина кем-то из его родственников. В пользу этого предположения – найденное Угаровым в тайнике первое издание «Слова о полку Игореве». Как вы помните, в этой книге помимо «Слова» и произведений самого Мусина-Пушкина были статьи по поводу избрания и присяги судей в Ярославской губернии, вышедшие в свет уже после смерти графа. Об этом же свидетельствует и хранившаяся там семейная переписка Мусиных-Пушкиных. Видимо, кто-то из очень близких графу людей начал после его смерти собирать в этих тайниках все оставшееся от Собрания российских древностей и что так или иначе было связано с именем графа. Это были своеобразные мемориальные комнаты, посвященные Мусину-Пушкину, о существовании которых, возможно, знал только их создатель… Кстати, за участие в расследовании по делу о «Слове о полку Игореве» я тоже получил свой «гонорар» из графской коллекции.

Все трое посмотрели на Окладина изумленно.

– Каким образом?! – воскликнул я. – Ведь Угаров умер!

– В понедельник меня нашла в институте ваша знакомая девушка Наташа и вручила от имени Льва Семеновича журнал «Вестник Европы» с биографией Мусина-Пушкина и его собственноручными пометками на полях. Этот журнал, найденный Угаровым в Поломе, он перед самой смертью попросил вашу симпатичную знакомую передать мне, что она и сделала.

Я надеялся, Окладин что-нибудь сообщит о Наташе, но он заговорил о другом:

– Вот еще одна загадочная фигура в этой истории, связанной с судьбой «Слова о полку Игореве», – Лев Семенович Угаров. Хотя в письме он и объяснил интерес к «Слову» своей родословной, но тут не все сходится. Его мать, Галина Павловна Угарова, как я узнал, действительно служила до революции в усадьбе Мусиных-Пушкиных в Иловне. Но дальше начинаются загадки. Один из представителей графского рода действительно погиб на германском фронте, но на фронт он ушел вольноопределяющимся, то есть добровольцем, и в очень юном возрасте. Больше того, постоянное место его жительства – Санкт-Петербург, каких-либо сведений о том, что он бывал в Иловне, нет, следовательно, его знакомство с Галиной Павловной Угаровой остается под сомнением.

– Вы хотите сказать, старик