Однажды, в один ужасный день, Майлис поняла, что его поведение не изменится, он так и будет влачить самое свинское существование. Любовь этого человека с прескверным характером скрывалась под целой грудой претензий и недоверия. Несмотря на их отношения, он частенько посматривал на нее враждебно. В эти минуты Майлис чувствовала себя бесконечно одинокой и несчастной, словно душа ее была бумажной фигуркой, а его взгляд – ножницами. Положение становилось безвыходным. Без него ей никогда не выбраться из заключения: с одной стороны, для побега нужны были две пары рук, с другой – она по-прежнему любила мерзавца и не могла бросить его одного в Пустой горе.

С этого момента началась череда дней столь же беспросветных, как ночи. Пара ссорилась и ругалась без передышки. Поводом для раздора служили плевательницы, но за ними скрывалась истинная суть конфликта. Две неприкаянные души томились в пустоте черных каменных коридоров, не умея выразить любовь, которую питали друг к другу, или оживить угасающие чувства. А вокруг роились фунгусы, следящие за каждым их шагом своими ослепительно-яркими желтыми глазами.

Когда в недрах горы появился фотограф, от любви оставалось жалкое и смутное воспоминание. Больше всего Майлис оскорбляло то, что посторонний человек видит ее поражение. Его глаза говорили, что ее тюрьма – не недра горы, а чудовища – не ее тюремщики: она в плену у своей несчастной любви. Майлис сделала все, что могла, она попросила: «Предупредите французские власти».

После того, как фотограф покинул гору, Майлис сделала последнюю попытку открыть Хик-Хику глаза. Она торопила его с побегом, но он вечно был слишком пьян.

– Если ты все время в таком состоянии, – укоряла она его, – нам никогда отсюда не выбраться.

Увидев бесполезность своих стараний, она решила сменить тактику и напомнила о возможном мятеже фунгусов.

– Разве ты не видишь, что они тебя не слушаются? – спросила она однажды.

Хик-Хика оскорбляли ее слова: эта женщина ставила под сомнение последнее, что у него оставалось: слабеющую власть над фунгусами. Майлис бросила ему вызов:

– Дай своим товарищам какое-нибудь поручение и посмотри, слушаются они тебя или нет. – Потом добавила: – В верхней части горы есть грот, который они вырыли сами. Там они хранят одну вещь, а ты об этом ничего не знаешь. Хочешь узнать, что это? Нет ничего проще: если они тебя слушаются, прикажи им, пусть принесут эту вещь тебе.

Этот разговор случился около полудня, к этому времени Хик-Хик успел выпить всего пару бутылок винкауда. Он подозвал к себе Коротыша. Но поняв, о чем речь, тот скрылся во мраке коридора, точно рыжая мышка. Хозяин расхохотался:

– Ишь, мелюзга паршивая.

Потом выбрал в толпе еще какого-то фунгуса:

– А ну-ка, иди сюда!

Но и тот мигом испарился. Обращение к целой группе чудовищ: «Эй, вы, мокрые курицы, где вы там?» – также не возымело должного эффекта: монстры кинулись врассыпную, уползли по полу и по стенам, словно испугавшись, что Хик-Хик пронюхал об их тайнике. Тогда он вытащил свой лефоше и отправился бродить по темным коридорам, постреливая время от времени в воздух, ругаясь на чем свет стоит и обзывая фунгусов трусливыми и жалкими тварями.

– Я не потерплю мелкобуржуазных секретов в моей республике! – орал он.

Чудовища больше не подчинялись хозяину, но еще не перечили ему. Сейчас Хик-Хик напоминал старого и потерявшего власть римского императора, у которого тем не менее оставалось достаточно сил, чтобы держать своих подданных в страхе. Он миновал множество коридоров, площадок и мрачных залов, похожих на развалины тысячелетней давности, поднимался и спускался по лестницам и пандусам, раздражаясь все больше и больше, пока наконец случайно не обнаружил Коротыша, спрятавшегося в расселине. Хик-Хик схватил его за шею, вытащил из укрытия и, подняв над землей, заявил:

– Я – твой хозяин, и ты отведешь меня туда, куда я прикажу!

И маленький монстр подчинился. Хик-Хик стянул его шею ремнем, и Коротыш привел его в грот в верхней части горы, словно собачка на поводке. Они вошли вместе.

Там хранились все бутылки из-под винкауда, опустошенные Хик-Хиком со дня начала работ внутри горы: целые батареи из бутылок зеленого стекла, аккуратно сложенные фунгусами. Через отверстия в потолке проникали солнечные лучи, которые отражались в стекле, превращая бутылки в зловонные топазы. Как ни странно, в грот добрались мухи, привлеченные остатками сахара.

Майлис преследовала очевидную цель: она хотела, чтобы при виде невероятного скопления пустых бутылок Хик-Хик задумался о своем пристрастии к алкоголю и его последствиях. Чтобы наконец понял, что алкоголь отвлекает его от реальности и, если так будет продолжаться и впредь, фунгусы в конце концов их сожрут, как сожрали Альбана. К несчастью, результат ее действий оказался прямо противоположным.

Хик-Хик долго рассматривал этот потайной склад – пустые бутылки, зеленое стекло, – а потом преспокойно сказал Коротышу:

– Госпожа Майлис пребывает здесь против своей воли. – Он сделал вид, будто неожиданно потерял память. – Кстати, как она здесь оказалась? Кто ее сюда притащил?

В груди Коротыша возникло чувство, которое Хик-Хик отлично знал и которое означало: «ты». Он почесал в затылке:

– Неужто правда? Ах, да, конечно. – И добавил: – Выгони ее.

Почему он так поступил? Потому что рассердился? Не вынес ограничений своей свободы? А может, предвидел неизбежный мятеж фунгусов и хотел уберечь возлюбленную? Как бы то ни было, Коротыш страшно обрадовался, получив этот приказ. Он молнией вылетел из бутылочного грота и помчался по переходам. Маленький монстр обнаружил Майлис на нижнем этаже Пустой горы, вцепился ей в ногу и принялся толкать. Она ничего не понимала.

– Перестань немедленно, – приказала она чудовищу, но Коротыш не слушался.

Фунгусы столпились вокруг Майлис и маленького монстра, который не переставал толкать ее тысячью своих корешков. Она погрозила ему указательным пальцем, но все напрасно. Майлис упала на пол: «Ох!»

Стоя на коленях, она обнаружила, что все стены облеплены фунгусами, которые смотрели на нее, излучая новое чувство. Несколько раз ей приходилось с ним сталкиваться, когда она ругала Коротыша, но точного его значения она не знала. Теперь оно ей открылось.

Она поднялась на ноги, глядя на скопище чудовищ. Наконец-то она поняла: это был смех. Толпа потешалась над ней и ее жалкой судьбой: по приказу любимого ей мужчины ее гонят прочь, вышвыривают во внешний мир, словно мусор. Коротыш смеялся громче всех, радуясь победе, и подталкивал Майлис к выходу. Делал он это не спеша, вкушая сладость мести на глазах множества зрителей. Смех фунгусов был пронзительным, его сопровождали звуки, похожие на скрип несмазанных дверных петель.

– Хик-Хик! На помощь! – закричала она.

Но Хик-Хик не появился. Коротыш продолжал ее пинать, пока они не оказались снаружи. Там он повалил жертву на землю, обвил длинным языком за щиколотку и поднял вверх.