Все фунгусы высыпали из недр горы, чтобы полюбоваться сценой: наконец-то они могли вдоволь посмеяться над женщиной, которая вообразила о себе слишком много и постоянно за ними следила. Они хохотали без удержу. Но неожиданно Майлис поднялась на ноги, вытерла слезы и шагнула вперед. Она ткнула в Коротыша своим учительским пальцем и на смеси языка фунгусов и людей произнесла ужасные слова:

– Я жила среди вас и поэтому знаю, о чем говорю. Признаюсь, в вас много хорошего. Ваше общество ни в чем не нуждается, вам нет надобности иметь крышу над головой или добывать себе пропитание. Несколько капель дождя – и вы накормлены, а все ваши потребности удовлетворены; вы не страдаете от жары или от холода. Ваш язык уникален: вы общаетесь при помощи чувств, тогда как люди используют слова. Вы связаны друг с другом, как связаны между собой все моря на земле. Вы – братья, поэтому политику заменяете дружбой. Все это прекрасно и достойно всяческих похвал.

Однако на этом Майлис не остановилась, и ее дерзкий указательный палец снова нацелился в физиономию Коротыша:

– Но несмотря на все плюсы, ваши недостатки, ваша ограниченность очевидны и неисправимы. Вы предаетесь лихорадочной деятельности, работая день и ночь, и все это лишь потому, что не можете остановиться. Ваш безумный труд не приносит радости никому – ни миру, ни вам самим. Вы строите мосты через реки, по которым не ходите; строите дозорные башни, с которых не будете наблюдать за горизонтом; а если бы когда-нибудь вы оказались на морском берегу, то построили бы там нелепые гавани, из которых не отправится в плавание ни один корабль. Вы не способны создать ничего полезного, нужного и достойного восхищения.

И словно этого ей было мало, Майлис свою речь закончила такими словами:

– Ваш мозг не способен создавать метафоры. Следовательно, вам недоступна одна из главных радостей – поэзия. Вы лишены поэтического чувства, и в этом ваше несчастье. Вам никогда не понять ни географической карты, ни стихотворения, ни политической утопии, ни религиозной веры. Ваш мозг не умеет спать, поэтому ваша душа лишена мечты. О, бедные фунгусы! Ваши глаза видят только то, что находится перед ними, и больше ничего. Это жестокое наказание: ваша природа заставляет вас жить исключительно в реальном мире и не видеть ничего, кроме предметов, которые вас окружают. О, фунгусы! Самые несчастные существа во вселенной!

Смех фунгусов смолк. Из жертвы Майлис превратилась в обидчицу. Чудовищам стало не по себе. Особенно страдал Коротыш, самый безрассудный из всех. Он сразу понял, почему слова этой женщины ранили их так сильно: она говорила правду.

Маленькое тело Коротыша задрожало от ненависти. Зрачки его расширились, как у кошки: весь желтый глаз заполнило черное блестящее пятно. Он ненавидел Майлис за ее слова, но не только за них. Имелась еще одна причина.

Она сама не знала, какую боль причинила маленькому монстру. До ее появления в недрах Пустой горы фунгусы не умели смеяться. Когда она впервые наказала Коротыша, щелкнув по носу, фунгусы узнали, что такое насмешка. С этого момента маленький фунгус страдал от жесточайшей из пыток: он стал посмешищем в глазах существ, с которыми ему приходилось постоянно встречаться. Именно сейчас Майлис осознала то, что ощущала, но не могла определить прежде: чудовища над ней смеялись. И смех этот ранил гораздо больнее, чем удары их липких языков.

Коротыш дрожал от ярости, словно внутри его цилиндрического туловища томилась взаперти тысяча диких кошек. И когда маленький монстр, казалось, готов был лопнуть от злости, он вдруг укусил Майлис, да так быстро, что она не успела заметить, как челюсти сомкнулись, и ее указательный палец, которым она грозила чудовищам, исчез в его пасти. Три ряда острых, словно ножи, зубов отсекли его в один миг.

Майлис вскрикнула и упала на колени. Кровь хлестала из раны, словно вода из прохудившегося шланга, заливая подол ее черного платья, лиф и оба рукава. Все произошло мгновенно, и рыдала она не столько от боли, сколько от ужаса.

Толпа фунгусов медленно исчезала в недрах горы. На несколько минут Коротыш задержался перед раненой Майлис, стоявшей на коленях. Ей не дано было понять, какие страдания она ему причинила. Если раньше чудовища просто недолюбливали маленького фунгуса, то после ее появления в Пустой горе над ним издевались. Коротыш приблизил свою пасть к лицу несчастной, старательно пережевывая ее палец. Ему хотелось, чтобы она видела, как обе фаланги, перемолотые острыми зубами, исчезают в его утробе. Потом он повернулся к ней спиной и ушел внутрь горы.

Но как бы трагично ни выглядел конфликт между Майлис и Коротышом, он был всего лишь ничтожной долей общего противостояния людей и фунгусов. Ибо в день изгнания Майлис из недр Пустой горы чудовища получили неожиданную и тревожную новость: новое войско приближалось к их убежищу – на этот раз с севера. Эта армия была гораздо более многочисленна и лучше оснащена, чем та, с которой они сражались во время Великой битвы. В ней насчитывалось больше солдат, коней, мулов, повозок и пушек. А еще с этим войском двигались в их сторону четыре таинственные платформы, на которых под белыми чехлами прятались какие-то штуковины. Фунгусов охватило волнение, тут-то и стало очевидно то, что Майлис понимала и раньше: Хик-Хик уже ничего для них не значил.

В отличие от приготовлений к первой битве, на этот раз Хик-Хик не поднялся на каменную трибуну, чтобы воодушевить чудовищ перед сражением. Причин тому было две. Во-первых, фунгусы уже не обращали внимания на своего бывшего хозяина, словно он для них не существовал, словно его никогда с ними и не было. Монстры обращались с ним с тем же равнодушием, с каким всегда относились к Лысой Гусыне, которой зла не желали, но и добра никакого не делали. Последним приказом Хик-Хика, который чудовища выполнили, было изгнание Майлис, да и то потому, что им самим того хотелось, однако больше фунгусы ему не подчинялись. Во-вторых, когда его женщина покинула гору, он запил горькую и практически не покидал своей спальни. Лишь иногда Хик-Хик выходил, пошатываясь, из комнаты под сводом горы на верхнюю площадку, нависающую над пропастью, и с этой огромной высоты испускал дикий крик, который разносился по всем пустотам:

– Кривой! Куда он запропастился? Пусть вернется немедленно!

Ему никто не отвечал. Удивленный Хик-Хик смотрел с площадки вниз, в пустоту, словно не веря, что фунгусы больше ему не подчиняются.

Только Коротыш бегал за ним по-прежнему, но лишь потому, что остальные фунгусы не желали принимать его в свой круг. Он, как и раньше, караулил по ночам у изголовья хозяина, потому что был одинок, а еще потому, что предчувствовал: в снах скрыта какая-то важная тайна, секрет, который люди пытаются разгадать уже тысячу лет, с тех самых времен, когда жил рыцарь Филоме. Иногда, лежа на матрасе из мха, Хик-Хик, человек, некогда возглавлявший полчища фунгусов, внушавший ужас людям и заставивший их покинуть долину, смотрел на Коротыша и говорил ему дрожащим голосом: