От Нины Хазлитт.

«Догадайтесь, где я», — предлагала она.

Они встретились в старомодном баре за железнодорожным вокзалом. У нее был билет до Лондона в спальный вагон — до посадки оставалось часа два. Когда Ребус появился, она сидела у стойки. Пена в заказанном для него пиве осела, но Ребус сказал, что его все устраивает.

— Я думала, вы еще в Инвернессе.

— Там и так тесно.

— Уже всех опознали?

Он кивнул и отхлебнул пива.

— Но никаких следов Салли, — продолжила она, опустив глаза.

— Это означает, что она не связана с этим делом.

— Но этого не может быть! Разве не я первая догадалась?

Бармен кинул в их сторону остерегающий взгляд: здесь не разговаривали на повышенных тонах. Ребус обратил внимание, что пара за столиком у окна собирается уходить. Он взял свою кружку и подхватил чемодан Нины Хазлитт. Помедлив, она последовала за ним со своей водкой с тоником. Они уселись, и она дождалась, когда он посмотрит ей в глаза — они покраснели, лицо пожелтело и осунулось от недосыпа и пресс-конференций.

— Что вы думаете о Фрэнке Хаммеле? — спросил Ребус.

— Он очень учтив.

— Он гангстер.

— В газетах так и пишут.

— Он не тот, кто вам нужен в жизни.

— Его нет в моей жизни.

— В Инвернессе вы с ним были неразлейвода. Кто из вас устроил эту съемку?

— Какая разница?

— Просто хочу ясности.

— По-моему, это не ваше дело, Джон.

— Может, и не мое. — Он выдержал паузу. — А как насчет того, второго, — тоже не мое дело?

Она вздохнула:

— О ком вы еще говорите?

— О том, кто живет с вами, — его и вправду зовут Альфи?

— Я же вам говорила, это мой брат.

— У вас нет никаких братьев, Нина.

Ее рот чуть приоткрылся. Ребус смотрел, как она заливается краской.

— С чего вы взяли? — выговорила она наконец.

— Я же коп. Мы умеем добывать сведения. — Ребус помедлил. — Так кто он?

— Он… живет со мной.

Ребус неспешно кивнул:

— Почему вы солгали?

— Не знаю.

— Вы полагали, что ваши чары на меня не подействуют, если на заднем плане маячит кто-то еще?

Она снова потупила взор. Ее руки упали на колени и остались лежать ладонями вверх.

— Наверное, — призналась она тихо.

— К тому же прессе милее скорбящая мать, которую никто не ждет дома.

— Джон…

Он жестом оборвал ее. Пинту он не прикончил даже наполовину, но знал, что так и оставит ее. В животе у него урчало: он был полон непереваренного мяса и разбухшего риса. Он встал. Нина Хазлитт не шелохнулась. Она, казалось, была зачарована своими руками. А может быть, уже успешно воспользовалась этой позой в прошлом. Ребус уперся костяшками пальцев в столик и подался к ней, понижая голос:

— Она не хочет вас видеть. Но раз уж об этом зашла речь, то я не думаю, что она собирается поведать миру о своем отце.

Нина Хазлитт вздрогнула, вскинула голову:

— Где она?

Ребус покачал головой, выпрямляясь.

— Вы ее видели?

Он поворачивался к двери. Она уже была на ногах.

— Умоляю вас! — крикнула она. — Я просто хочу попросить прощения — и ничего больше! Вы ей скажете, что я прошу у нее прощения? Джон! Вы ей скажете?..

Но Ребус распахнул дверь и навсегда покинул ее мир.

По дороге домой он ждал, что от нее посыплются звонки и послания, но этого не произошло. Припарковав машину, он вытащил телефон, нашел номер Салли Хазлитт, отстучал текст: «Она просит прощения» — и отправил его, сомневаясь, что сообщение дойдет до адресата.

За Бертом Дженшем настала очередь «Стоунз», а дальше — немного Джерри Рафферти.[79]Ребус изрядно заправился «Хайленд парком»,[80]но так и не понял, лучше ему от этого или хуже. Он вытащил из кармана нейлоновый медиатор — тот самый, что был давным-давно изготовлен компанией Джима Данлопа, и повертел его в пальцах, размышляя о Нине Хазлитт. Неужели он сказал ей правду с единственной целью насолить? Может быть, вообще не стоило ни о чем говорить? Он чуть не позвонил дочери, чтобы просто послушать ее голос, но час был слишком поздний.

Пять семей могли теперь предаваться горю по всем правилам, но только скорби сопутствовал ужас. Пять жертв, вырванных из мира, раздетых и похороненных. Хранил ли убийца свои трофеи — на складе одежды, кошельков, телефонов? Ребус на это надеялся. Он знал, что на следующей пресс-конференции Демпси выступит с заявлением. В нем будет подробное описание вещей, которые были на женщинах в день их исчезновения. Он гадал, замужем ли она. Кольца у нее не было, но в нынешние времена это ничего не доказывало. Может быть, у нее были дети. Телефон Ребуса лежал на подлокотнике кресла, и он поглядывал на него, думая, не позвонить ли Шивон Кларк, чтобы рассказать о сегодняшнем вечере. Но вместо этого он перевернул пластинку, чуть убавил звук и плеснул в стакан виски.

Телевизор приглушенно вещал: передавали новости. История А9 ушла с первых полос — ее вытеснил политический кризис в Европе. Фрэнк Хаммель дал еще одно интервью, но из него показали только полминуты. Интерес к нему падал. Когда переключились на студию, замерший кадр с Хаммелем у эддертонского оцепления оказался за плечом ведущего. Глаза Хаммеля были выпучены, по обе стороны его раскрытого рта разлеталась слюна, палец целился в интервьюера, как будто хотел выдавить тому глаз. Если бы подозреваемый вдруг всплыл и сразу же бесследно исчез, Хаммель сорвал бы как проклятия, так и овации. Ребус пытался раскусить Хаммеля. Почему он настолько неистов? Характер такой или пытается произвести впечатление на мать Аннет? Или ему попросту нравится быть в центре внимания прессы? Другие семьи усвоили стоицизм или смирились с потерей. Но не Фрэнк Хаммель, хотя он и не был членом семьи.

Не был членом семьи.

Следил за Аннет… ругался с ней…

Но членом семьи не был.

Думая об этом, Ребус допил остатки из своего стакана и решил, что на сегодня хватит. Он приготовил чай и запил им две таблетки парацетамола. Затем, хотя было поздно, позвонил Фрэнку Хаммелю. Механический женский голос сообщил ему, что номера не существует. Он проверил и попытался снова — с тем же успехом. Тогда он вытащил из кармана визитку Даррила Кристи и набрал его номер.