— Что вы себе позволяете, ради всего святого? — спросила она.

— Я сидел в пабе, спокойно пил пиво. — У него было время подготовить свою версию случившегося. — Хаммель и Хазлитт обосновались в кабаке напротив. Покрасовались перед камерами и мигом перепорхнули ко мне. Мы знакомы, поэтому поздоровались. Тут вломился Раймонд и сделал свой пиратский снимочек.

— О чем вы? — нахмурился Пейдж.

— Интернет забит фотографиями вашего офицера.

— Спасибо вашему племяннику, — напомнил ей Ребус.

Она пропустила шпильку мимо ушей.

— Итак, что вы им рассказали о следствии?

— А что я мог рассказать? Я не очень-то в курсе.

Демпси показала на Ребуса пальцем, хотя ее взгляд был устремлен на Пейджа.

— Я хочу, чтобы он убрался отсюда, вы меня поняли? — Вполне, — отозвался Пейдж.

Демпси уже садилась в машину. Та сразу снялась с места.

— Спасибо за поддержку, босс, — проговорил Ребус.

— Идите в дом, — приказал Пейдж, — соберите вещи и уезжайте. Счет оплатит Гейфилд-сквер. Увидимся в Эдинбурге.

Ребуса подмывало сказать что-то вроде: «Я расследовал убийства, когда ты титьку сосал». Но он промолчал. Он лишь чуть кивнул Кларк, словно желая удачи, бросил окурок на землю и поступил, как было велено.

Когда он нарисовался вновь, с ним вышла миссис Сканлон — ее косметика, как всегда, была безупречна — и пожелала ему счастливого пути. Пейдж и Кларк уже уехали. Миссис Сканлон закрыла дверь, и Ребус решил выкурить перед отъездом еще сигарету. Когда проснулся телефон, он не хотел отвечать, но звонили с Гейфилд-сквер.

— Кто говорит? — спросил он.

— Кристин Эссон.

— Привет, Кристин. Если еще не знаете, я вскоре буду с вами.

— Есть какие-нибудь новости?

— Дела обстоят так, что Интернет узнает об всем скорее, чем я.

— Я видела вашу фотографию с Хаммелем и Хазлитт…

— И надумали позлорадствовать?

— А с чего мне злорадствовать?

— Не с чего.

Он затоптал каблуком окурок и сел в машину. Вот будет номер, если она откажет именно сегодня.

Двигатель ожил; приборный щиток показал, что все в порядке.

— Но в любом случае, — говорила в трубку Эссон, — я обещала передать ее номер.

— Извините, Кристин, я пропустил начало. Чей номер?

— Женщины, которая звонила вам и хотела поговорить о Салли Хазлитт.

Ребус закатил глаза. Только этого не хватало.

— Она как говорила — совсем больная?

— Нет, излагала вполне здраво. Просила передать ее имя и сказала, что будет ждать вашего звонка.

Ребус вздохнул, но вытащил из кармана блокнот и ручку. Когда Эссон назвала ему имя женщины, он замер. Потом попросил повторить.

— Сюзи Мерсер, — послушно сказала та ровно и четко.

— Значит, я правильно понял, — откликнулся Ребус.

Глазго.

Женщине, которая назвалась Сюзи Мерсер, Ребус сказал: «Разговор будет личный, вживую». Она спросила его почему.

«Потому что я должен быть уверен».

Она находилась в Глазго. На юг по А9, потом на запад по М80. Ребус приехал к ланчу, остановился на многоуровневой парковке около автобусной станции и пешком прошел Бьюкенен-стрит — совсем рядом. Как они и договаривались, он позвонил ей вторично.

— Я здесь, — сообщил он.

— Где?

— Иду по Бьюкенен-стрит.

— Поверните налево у Королевской биржи. Там будет кафе «Томпсонс». Сядьте за стойкой у окна.

— Джеймс Бонд из меня никакой.

— Делайте, что я говорю, или вы меня не увидите.

И Ребус повиновался: заказал кофе и апельсиновый сок, сел и принялся разглядывать шествие покупателей за окном. В Глазго он чувствовал себя не в своей тарелке. Этот город, по мнению Ребуса, был воплощением хаоса в сравнении с Эдинбургом. Он знал здесь с полдюжины улиц, где мог ориентироваться, но стоило ему выйти из этого круга, как он терялся.

Прошло не меньше пяти минут, прежде чем появилась она и устроилась на соседнем табурете.

— Я хотела убедиться, что вы не привезли с собой ее, — заявила она.

Ребус разглядывал женщину. Она коротко постриглась и перекрасилась. Выщипала брови до такой степени, что те практически перестали существовать. Но глаза и скулы по-прежнему оставались материнскими.

— Вы преуспели в этом за годы, — заметил Ребус, глядя в глаза Салли Хазлитт.

— Не очень, — огрызнулась она.

— Да, фоторобот получился очень похожим — неудивительно, что вы запаниковали. — Он помолчал. — Так как вас называть — Салли, Сюзи или вы уже взяли себе новое имя?

Она посмотрела на него:

— Нина постоянно говорит о вас в своих интервью.

Потом я увидела фотографию вас вдвоем…

— И?

— Ей нужно сказать — пусть прекратит.

— Прекратит искать или думать, что вас убили?

Она продолжала сверлить его взглядом.

— И то и другое.

— Почему вы не скажете сами?

Она помотала головой:

— Ни за что.

— Тогда объясните мне, зачем вы это сделали. — Ребус отхлебнул кофе.

— Во-первых, мне нужно, чтобы кое-что сказали мне вы. Как по-вашему, почему она это делает?

— Она ваша мать. Что еще объяснять?

Но Салли Хазлитт уже снова качала головой:

— Она вам рассказывала, как мы жили?

Ребус немного подумал.

— Ваши родители были учителями. Жили в Лондоне…

— И все?

— По ее словам, в Крауч-Энде… место лучше, чем они могли себе позволить. Но какой-то родственник оставил наследство. — Он помедлил. — Она, кстати, по-прежнему там живет, с вашим дядюшкой Альфи. Ваш папа читал вам вслух, когда вы были маленькой. — Он снова помолчал, глядя ей в глаза. — Вы знаете, что он умер?

Она кивнула:

— Воздух стал чище.

И наконец Ребус понял.

— Он многому меня учил, — продолжила она с намеком. — Очень многому.

Воцарилось молчание; Ребус нарушил его уже мягче:

— Вы матери говорили?

— Зачем — она знала. Она только поэтому и хочет выяснить, жива ли я. Потому что если жива, то могу проболтаться.

Она смотрела в пол, в глазах стояли слезы.