— Рамилия мне как мать!

— И что? Ты думаешь моя мать лучше? Ей тоже на ребёнка всё равно. Для неё главное, чтобы я жил, был здоров и счастлив. Конечно, она со временем полюбит внука, но сейчас она будет к нему хорошо относится только из-за любви ко мне… Кроме нас он никому не нужен! Только мы с тобой можем его защитить. А если будем и дальше вот так ссориться и орать друг на друга, то долго он не протянет даже без твоего проклятья!

Ламия молчала, поджимала недовольно губы и молчала. Она продолжала следить за рукой Никандра, которой тот прикрывал головку ребёнка, словно не просто пытался защитить, а скрывал от любопытных взглядов посторонних женщин. Следила за тем, как мужчина инстинктивно покачивал сына на руках, даже несмотря на свою эмоциональную речь, и хмурилась.

В конце концов, она кивнула женщинам на дверь.

— Но Госпожа? — возмутилась Ревен, понимая, что их отсылают.

— Иди, — приказала Ламия и тетушке пришлось выйти из комнаты следом за кормилицей. Никандр облегченно выдохнул и снова склонился над ребёнком, проверяя как он там. Тот беспокойно морщился.

— Тш-ш, всё хорошо, — обратился он к сыну и тут же поднял взгляд от его лица, когда услышал шаги.

Ламия медленно подошла к тумбе около кровати, взяла стакан Никандра, а затем швырнула его в камин, разбивая стекло и выплескивая сок на дрова.

Мужчина напрягся от этого действия, глядя на королеву вопросительно. Та же невозмутимо подошла к нему и протянула руки, чтобы забрать ребёнка.

— Я покормлю его. У себя, — всё ещё зло, но кажется пытаясь сдерживать гнев, прошипела она сквозь зубы, перетягивая ребёнка на себя. Никандр не сразу его отпустил, и Ламии пришлось дернуть сына пару раз. — Отдай!

Он его всё-таки выпустил, королева прижала ребёнка к себе, погладив того по щеке, а затем направилась к выходу, пока король в оцепенении продолжал смотреть на камин и разбитый стакан, вспоминая как жена, улыбаясь, его ему подала.

Стакан в камине Никандра впечатлил и очень. Этот стакан разрушил его представления о том, что они с Ламией смогут договориться миром, и заставил вспомнить, что имеет дело не с обычной девкой и даже не с избалованной принцессой. А с той, которая удержалась на троне, будучи молодой девчонкой, несмотря на свою репутацию и ненависть народа. И, скорее всего, не без жертв.

Ламия была права. Увидев её с ребёнком, он окунулся в грезы о счастливой семье и забыл на ком женился. А ведь знал и был настороже с самой свадьбы. И что в итоге? Пытаясь навязать ей свою волю, чуть не оказался убит.

В том, что в стакане был яд, а не снотворное или любое другое зелье, он не сомневался. Ведь не раз слышал, что Ламия знает все о ядах, как и знал, что её подозревали в отравлениях неугодных аристократов. А он натворил намного больше ошибок, чем могла бы негативно настроенная к ней знать. Он, правитель более сильного государства, вторгся на её территорию, да ещё и смел командовать в замке. Неудивительно, что ему подали стакан с ядом, как потенциально опасному человеку для власти королевы.

Да, неудивительно — Никандр это понимал. Но очень неприятно. Каким бы не было его понимание, он всё равно не мог с этим смириться, простить и отпустить, раз Ламия не довела дело до конца. Он надеялся, что между ними есть нечто большее, чем власть, договор или наследник.

Переживал и обдумывал историю со стаканом в камине Никандр ещё долго и не рисковал вновь попадаться на глаза королеве. Он, наконец, выспался, поел то, что предварительно попробовал Фавий, отправил друга в деревню за матерью и своими людьми, и только потом, всё ещё хмурясь и теряясь в догадках чего ждать дальше, направился к подземельям.

С их последнего разговора прошло два дня, за это время он видел несколько раз проносящуюся мимо Рамилию, но о Ламии и сыне ничего не слышал. Девушки в замке также, как и он, терялись в догадках как там Госпожа с принцем.

В кабинете её не было, и судя по остывшей комнате и погасшему огню в камине, уже давно, в лаборатории тоже, как и в библиотеке, комнате отдыха и других помещениях подземелий. Зато перед спальней Никандр увидел привычную картину: служанки выстроились в ряд за Рамилией и ждали, прислушиваясь к шорохам в комнате.

— Что там? — спросил король у управляющей, которая чуть ли не ухом прижималась к двери. Та вздрогнула и от неожиданности, и от того, что оказалась застигнута за подслушиванием. — Спят?

— Ребёнок — не знаю, а Ламия, судя по звукам, нет. Ходила недавно, теперь что-то бормочет. После вашего разговора закрылась и до сих пор не выходила, и нас не зовет, — доложила Рамилия, хмурясь. Ей не нравилось, что королева держит её за дверью вместо того, чтобы позвать и поручить ребёнка.

Никандр вопросительно поднял брови, удивившись тому, что жена к нему прислушалась и не подпускает никого к сыну, а затем аккуратно постучал, не рискуя врываться в логово Ведьмы без разрешения.

— Ламия, это я. Можно войти? — громко спросил он и, как и все женщины, обратился вслух. Она недолго молчала, а затем, словно нехотя, ответила:

— Да. Заходи.

Никандр толкнул дверь и тут же её закрыл перед носом Рамилии, которая попыталась просочиться в комнату следом за ним. Жены в кровати он не обнаружил, как и сына в колыбели, и из-за этого невольно напрягся. Правда тут же расслабился, заметив их обоих в кресле возле камина.

Ламия устроилась в ворохе одеял, ноги закинула на подставку, предусмотрительно прикрыв изуродованные ступни, и прижимала к груди ребёнка, внимательно следя за тем, как тот сосет молоко и засыпает. Зрелище было настолько домашнее, семейное и интимное, что Никандру стало не по себе, словно эта картина предназначалась не для него.

Заметив его приближение, она подняла взгляд и посмотрела сурово.

— Я попробовала. И я так больше не могу! — сказала грозно, но шёпотом.

Никандр растерянно застыл, не понимая, о чём она. Все его мысли были об яде в стакане, Ламия же, кажется, раздумывала о чём-то совершенно ином.

— Наверно, я для этого не создана… Я на грани… — призналась она несчастно, а затем перевела взгляд на сына. — Это очень капризный ребёнок, он всё время орет. Весь в тебя! — с неодобрением добавила она, глянув на короля обиженно.

Никандр выдохнул и даже весело усмехнулся, несмотря на то, какие тяжелые мысли его одолевали. Ламия капризничала, прямо как после свадьбы, когда страдала перед сном от того, что не может съесть лишнее пирожное.

— В меня? — удивился, с намеком поднимая брови.

— Ты тоже неспокойный и всё время орешь.

— Но капризничаешь-то ты, — заметил мужчина с улыбкой, подходя к креслу напротив неё.

— Нет, стой. Возьми его. Кажется, он за эти дни отъелся, потому что у меня уже руки отваливаются его держать.

Никандр с готовностью подошёл к ней, но одарил настороженным взглядом. Ламия это заметила и быстро отвела глаза, словно застыдившись. Яда в стакане или чего-то другого Никандр предусмотрительно уточнять не стал.