В спальне царили мир и спокойствие. Никандр, как можно тише ступая, прошёл внутрь, поставил поднос на туалетный столик Ламии, сбросил грязные сапоги, куртку и только потом приблизился к кровати и стоящей к ней вплотную колыбели. Он бросил быстрый взгляд на Ламию и тут же перевел его на сына.

Вопреки опасениям Рамилии, тот был уже полностью чистый и аккуратно спеленатый, лежал на белоснежной простыне, над головой его был расправлен балдахин, закрывающий от возможных солнечных лучей из окна, которых с учетом разыгравшейся на горе непогоды вряд ли приходилось ждать вскоре. У ребёнка в жизни явно все было хорошо, он изредка причмокивал губами, на которых ещё виднелось подсыхающее молоко и крепко, безмятежно спал.

В отличие от сына, Ламия наоборот спала не беспокойно. Одна её поза говорила о том, что новоявленная мать измождена, устала и на грани нервного срыва. Она лежала на самом краю кровати, на боку, обе её ноги были свешены на пол, будто она готова была в любой момент подскочить и бежать. Одной рукой в кулаке она сжимала прут колыбели, а вторая её кисть была перекинута через бортик, будто она уснула, проверяя дышит ребёнок или нет. Издалека её поза выглядела так, будто она перепила и упала там, где стояла. Она всё ещё лежала на грязных простынях, в грязной сорочке и с запутанными волосами, разметавшимися в разные стороны.

И всё равно была красива, несмотря на усталость после родов, несмотря на появившиеся щечки после беременности, несмотря на напряженную позу, неопрятную одежду и волосы. Глядя на неё, Никандр снова испытал приступ нежности и тоски, которую долгое время подавлял в себе, находясь вдали.

Он забрался на кровать с другой стороны и придвинулся к ней, рассматривая каждую черточку лица, отводя волосы, приглаживая их.

— Ты же моя красавица, — улыбнулся он, проводя осторожно пальцем по щеке и убеждаясь в том, что Ламия сильно устала, раз не подскочила сразу от его прикосновения. Она спала настолько крепко, что даже позволила ему разглядеть её шею, единственную часть тела, которую он до этого ещё ни разу не видел.

К своему удивлению, никаких уродливых шрамов на ней Никандр не обнаружил. Была давно зажившая царапина, которую он разглядел с трудом, но больше никаких повреждений кожи не было, поэтому ему было не понятно, почему Ламия так старательно скрывает шею.

Он вновь перевел взгляд на её лицо и, замечая, как она хмурится во сне, дотронулся до лба, разглаживая морщинку между бровей.

— Как же я по тебе соскучился, — с облегчением после долгой разлуки, признался Никандр, склоняясь к ней и целуя в уголок губ. И даже от этого прикосновения Ламия не подала признаков жизни, так и продолжила лежать, как мёртвая.

Зато стоило сыну во сне глубоко вздохнуть и тихо хрюкнуть, как она тут же подскочила, протягивая к нему руку и ложа ладонь на грудь.

— Все нормально. Он спит, — весело ответил Никандр на её реакцию.

Ламия не вздрогнула, не испугалась того, что в комнате она уже не одна, а медленно повернулась к нему. Она больше не билась в истерике, не кричала, не спорила, но один её взгляд говорил о том, что зря Никандр надеялся на легкое разрешение конфликта. Его непросто не простили, на него затаили и злобу, и обиду. Казалось, её не проняла даже их встреча после долгой разлуки, будто она действительно не скучала по нему, будто не ждала и не любила. От её холодного взгляда ему стало не по себе, и он начал сомневаться, а были ли те недели, когда он был уверен в её ответном чувстве.

Хотя несмотря на этот взгляд, заговорила она спокойно.

— И что это значит? Я помилована? Могу выйти? Или так и остаюсь служанкой при наследнике Шерана? — последние два слова она произнесла с таким презрением, что Никандру снова стало обидно за сына, даже несмотря на то, что он понимал, что её негатив направлен на него, а не на ребёнка.

— Я еды принёс, — как можно обыденнее ответил он, кивнув на поднос.

Ламия тоже повернулась туда, куда он указал, а затем медленно поднялась.

— То есть ты меня покормить пришёл?

— Перестань, — нахмурился Никандр, слезая с кровати и обходя её.

Ламия еле стояла на ногах, она с трудом перебралась с кровати на кресло перед туалетным слишком, сразу села и протянула подрагивающие пальцы к кувшину. Видя, что она совсем без сил, Никандр поспешно подошёл к ней и первым схватил кувшин, чтобы налить ей воды.

— Я не хочу ссориться…

— Незаметно, — призналась она, принимая стакан из его рук и тут же начиная медленно пить. Он, глядя на неё, тоже задумался, когда в последний раз ел и пил, не считая тех пары ложек, которые своровал из её тарелок полчаса назад. Он, ведомый плохим предчувствием, практически не отдыхал с тех пор, как пересек границу Салии, подгонял отряд, чтобы поскорее очутиться в замке и узнать, что с женой и ребёнком. Поэтому устал и был голоден, ничуть не меньше Ламии.

— Я всего лишь беспокоюсь о тебе и сыне.

Она закончила пить, отставила стакан и тут же взялась за вилку.

— Никандр, ты понимаешь, что натворил?

— Можешь наказать меня: не пускать в кровать неделю или две, — решил пошутить он, но наткнулся на все тот же строгий взгляд. — Не смешно?

— Нет, — подтвердила королева, качнув головой, и снова обратила внимание на содержимое тарелки. — В мою кровать ты уже точно больше не попадешь. Толку от тебя там никакого, — с раздражением ответила она. — Мы договаривались на девочку.

— Ну извини, — фыркнул и Никандр раздраженно, отходя от неё и заглядывая в колыбель. — Но я так и не понял, как должен был проконтролировать пол ребёнка.

— Забирай мальчика и уезжай. Он мне здесь не нужен.

— Был бы не нужен, ты бы не рыдала несколько часов назад, — со злостью проговорил мужчина. — Хватит, Ламия! Хватит притворяться, что тебе всё равно на него и на меня. Я уверен, что это не так! — он снова подошёл к ней и опустился на колени, положив руки на её бедра. — Я люблю тебя. Очень сильно. Я места себе не находил, когда не получал от тебя писем.

— Что-то ты в первые полгода сам не торопился писать, — не удержалась Ламия от того, чтобы не заметить его ошибку, и это приободрило Никандра.

— Прости. Тогда было все так не определено… Я боялся, что не возьму Шеран, не хотел тебя волновать лишний раз.

Ламия раздраженно фыркнула и скинула его руки с колен.

— А как ты объяснишь, что пересек границу Салии? Прошу заметить не просто без разрешения, а ещё и вопреки моему приказу.

— Я же сказал: хотел увидеть тебя и ребёнка, — ответил мужчина, смотря на то, как она продолжает медленно жевать, раздумывая о том миловать его или нет. — И, между прочим, правильно сделал, что приехал.

Ламия перевела на него возмущенный взгляд, а он одним движением поднялся на ноги.

— Иначе ты бы убила нашего сына.

— Что? — прошептала она уязвлённо. — Я бы никогда не причинила вред ребёнку. Тем более намеренно.