мной Маша, с которой мы стояли в дуэте со времен школы, как-то раз попыталась покапризничать, она тогда совсем молоденькой артисткой была. Я взял ее за руку и вытолкнул из зала, закрывая дверь, сказал: «Больше ты сюда не зайдешь со мной никогда». Маше пришлось просить у меня прощения и больше со мной она себя так никогда не вела.

А тут я как педагог Дениса полностью во власти Маши. Вот когда я вспомнил рассказы Фадеечева, как ему доставалось от его партнерш, а это, на минуточку, были Уланова и Плисецкая! Николай Борисович мне не раз говорил: «Коль, они, балерины, все такие. Я иногда стоял в зале и думал: завтра на репетицию не приду вообще, терпеть дальше такое невозможно. У них между собой война шла, а обвиняли во всем меня. Потому не бери в голову такие разборки, думай о прекрасном!»

В общем, Александрова устраивала Родькину настоящий Армагеддон. Всё видя, я не мог в такой ситуации ничего сделать. Хочу Дениса защитить, но понимаю, если вмешаюсь, Маша может сказать: «Я не буду с ним танцевать». Такого я допустить не мог. Мне надо было выиграть очередной бой у Филина.

Репетируем, репетируем, наконец приезжает Лакотт, приходит на репетицию. И началось! Тут же выясняется, что я Денису неверный порядок показал: «Пьер, пожалуйста, покажите, как вы поставили». Он показывает, как я танцевал. И если я говорил: «Я так и танцевал», то: «Ой, я ошибся, я ошибся! Надо посмотреть видео, не помню! Надо делать только как Филин, как Филин танцевал, всё, как Филин танцевал!» А мне то и было нужно, потому что «филинская» редакция партии Таора в два раза легче, чем та, что я исполнял.

Однажды приходит Пьер и говорит: «Ой, там кто-то сломался, Родькину надо станцевать второй спектакль и четвертый». В итоге все тогдашние премьеры станцевали по одному разу, а Денис вышел в «Дочери фараона» дважды. Его дебют в этой партии состоялся 10 июля 2012 года.

Родькин выглядел очень-очень прилично, уж точно лучше всех. Хотя, на мой взгляд, эта мелкая «шебуршня» ногами – не его «конек». Он абсолютно танцовщик Григоровича, ему надо танцевать такие вещи, как Принц в «Лебедином озере».

Успех Родькина, то, что мне удалось за четыре года с ним сделать, зиждилось на безграничном доверии Дениса ко мне как к педагогу. Порой я бывал с ним жесток, но иначе бы ничего не получилось. За короткий срок предстояло освоить большой материал. Не только выучить, а впихнуть эти знания в мышцы, которые зреют определенный срок. Мы проделали гигантскую работу.

На премьеру Дениса в «Дочери фараона» пришла Лина, очень его поддерживала, переживала, но видно было, как ей грустно и тяжело. Она жила в аду, а я ничем не мог ей помочь…

36

Одним из самых счастливых моментов того ужасного года, кроме дебюта Родькина в «Дочери фараона», было то, что в рамках проекта «Русские сезоны XXI век» А. Лиепа устроил в Тбилиси гала в честь своего отца. На сцене дорогого для меня театра я станцевал «Гибель розы» с М. Рыжкиной и большой фрагмент из «Пиковой дамы» с И. Лиепа. Благодаря этому событию я Ролана Пети до своей родины «довез».

Смотрю сейчас на страницы своего дневника, касающиеся завершения моей артистической карьеры, и понимаю, что тут уже не книга воспоминаний, а, как говорила моя любимая, мудрейшая Ф. Г. Раневская, настоящая «книга жалоб» получается. Сплошные потрясения, скандалы, предательства, мрак какой-то. Однажды Вл. Маяковский очень точно заметил: «Театр – не отображающее зеркало, а увеличительное стекло». Вернее – не скажешь.

Недавно одна балерина ГАБТа, чья карьера пришлась на 60-70-е годы XX века, в сердцах произнесла: «Коля! Ну, что про всю эту гадость вспоминать? Думаешь, у нас по-другому было? Однажды на собрание труппы Большого театра приехала Е. А. Фурцева, тогда министр культуры Советского Союза, и говорит: „Товарищи! Прошу вас – прекратите писать друг на друга анонимки! Я устала их читать!“»

Анонимки! Да это детский лепет по сравнению с тем, что на глазах у всего мира творилось вокруг Большого театра с начала 2000-х: заказная травля, вакханалия в СМИ, суды, порноскандал, «кислотное» дело, тюрьма… На кону стояла уже не только честь Театра, но и человеческие жизни.

…Я знал, что с весны 2011 года руководство стало обрабатывать Воронцову и Родькина, чтобы они от меня как от педагога ушли, мол, калечу индивидуальность, неверно учу. Но и до того Янин, общаясь со мной по-приятельски, занимаясь у меня в классе, тайком уговаривал то Лину, то Дениса: «Ты подумай! Тебе так неудобно, я же вижу, как тебе тяжело с ним!» За публичный отказ от Цискаридзе им обещали новые партии и идущую в гору карьеру. Ребята на это не пошли, никакой бумаги против меня не подписали.

Тогда Филин решил «зайти» на эту тему с другой стороны. Звонок. Голос Сергея Юрьевича, очень торжественный и важный: «Коля, хочу тебя назначить главным педагогом!» Я ему: «Не надо меня назначать главным педагогом». – «Нет, я хочу, чтобы ты был самым главным педагогом, ты будешь моей правой рукой!» Я что, зря рядом с Сережей столько лет щи хлебал? Cразу понял: ему непременно нужно получить мое согласие. Дальше произойдет следующее: он о том громко объявит, а старые педагоги – Народные артисты – возмутятся, напишут против меня письмо, потом соберут подписи. В очередной раз Филин предпринимал попытку спровоцировать мое увольнение. Он не ожидал, что я откажусь, и даже подрастерялся в конце разговора.

Поскольку уволить меня как педагога чужими руками не удалось, в театре решили действовать, не ища окольных путей. Как-то на классе, который я вел, открывается дверь, на пороге появляется очередной представитель нашего отдела кадров, убогое такое, бесполое существо: «Николай Максимович, вы должны подписать бумагу, что с вами растрогают контракт педагога, потому что в театр берут Регину Никифорову». Никифорова – дама в годах, когда-то с кордебалетом в ГАБТе работала, потом с Филиным в театре Станиславского и Немировича-Данченко, как говорится, свой человек.

Я никому и ничего не был должен, сказал, что ничего подписывать не буду. Меня же Семёнова поучала: «Никогда ничего не подписывай!»

Тут меня начали увольнять. Но как! Оказалось, что театральные юристы понятия не имеют, что такое Трудовой кодекс. Они законов не знали!

Шабаш по поводу моего увольнения тут же подхватили СМИ. На каждом углу мне «мыли кости». Скандал! Ну а как еще может быть с Цискаридзе – орали наперебой они.