Вагановой. Сижу в Михайловском театре, смотрю, вернее слушаю, оперу «Манон» в ложе директора. Вдруг открывается дверь – на пороге Елена Васильевна: «О! Мне сказали, что ты здесь!» Мы расцеловались. «Хватит слушать это, пошли в ресторан!»

За ужином Образцова сказала, что через день, 28 октября, у нее концерт в Большом театре, тот самый, обещанный «Бал Образцовой». Я за нее порадовался, пошел на вокзал провожать. Вдруг Лена: «Колька, не было ни одного моего юбилея за последние двадцать лет, чтобы ты не сидел в зале. Ты не можешь не приехать!» Я говорю: «Елена Васильевна, четверг, рабочий день в школе, я не могу». – «Делай что хочешь, но ты должен быть».

Прилетаю в Москву под вечер и прямо с самолета в Большой театр. Захожу, мне говорят: «Она ждет тебя в директорской ложе». А в ложе той – только две ее гостьи: в первом ряду рядом с Образцовой сидели Касрашвили и Синявская. Меня Елена Васильевна посадила за собой. Сказала, что очень хотела, чтобы в тот вечер я для нее станцевал, но Урин не позволил, вычеркнул из списка выступающих артистов мою фамилию.

В отличие от гала 2013 года, это был потрясающий концерт с выдающимися певцами мирового уровня. Образцова спела сцену смерти Графини из «Пиковой дамы»…

В банкетном зале собрались все ее друзья, знакомые, помощницы вплоть до домработниц. Атмосфера чудесная, теплая. Встретились с Димой Хворостовским, он тоже в том концерте участвовал. Выглядел прекрасно. Все знали, что у него онкология. Мы с ним сидели, болтали, я еще подумал: «Боже, какое счастье, Диме лучше».

Вдруг ко мне подходит дочь Образцовой: «Коль, маме нехорошо. Очень прошу! Она, кроме тебя, не послушает никого. Забери ее оттуда, она уже еле сидит». Подошел: «Лен, пора», – говорю я тихо. Она посмотрела на меня внимательно: «Поняла». Встала, с улыбкой попрощалась со всеми, взяла меня под руку, пошли…

И этот банкетный зал под громким названием «Зал Фаберже» – еще одно «приобретение» нового здания Большого театра, тоже находится в прямом смысле слова под землей. Чтобы выбраться оттуда, надо пройти полтеатра, подняться в бенуар, спуститься в подъезд № 16, там одеться и, наконец, выйти на улицу.

Шли мы довольно медленно, часто останавливались. Лене было тяжело не только физически, видимо, она чувствовала, что больше в театр не придет никогда. Но она держалась, как и полагается примадонне, большой актрисе, шутила, сыпала анекдотами. Мы вспоминали тех людей, с кем она работала, в каких нарядах выходила на сцену на том или ином концерте. Проходя через бенуар, вспомнили и знаменитую рыжую тетю Лену – капельдинера, с которой было связано столько историй. И на каждом шагу мы ахали, видя ужасные турецкие канделябры, ручки лож, цементный пол… «Они превратили театр в рынок!» – остановившись, горько воскликнула Образцова.

Наконец, мы оделись, вышли на улицу, задержавшись у бывшего Служебного подъезда № 15. Лена вдруг тоскливо: «Даже Служебный подъезд не могли сохранить! Даже это разрушили! И дирижерскую! Даже ее уничтожили…»

А дирижерская была святая святых Большого театра. Туда приходили Н. А. Римский-Корсаков и П. И. Чайковский; выдающиеся дирижеры: Н. С. Голованов, А. Ш. Мелик-Пашаев и, конечно, любимый муж Образцовой – А. М. Жюрайтис. Я вспомнил, как время от времени сам заходил туда, чтобы переговорить с Г. Н. Рождественским, с А. А. Копыловым или с тем же Альгисом Марцеловичем.

Сажаю Лену в машину, она на дачу уезжала. Целуемся, и вдруг она меня обнимает крепко, порывисто: «Колька, как я хочу жить! Если бы ты знал!» – «Елена Васильевна, сейчас поедете в Германию на терапию. Вам лучше станет, все будет хорошо».

Образцовой не стало 12 января 2015 года. Прощание проходило в зрительном зале Большого театра. Я приехал, вышел, произнес слова. Потом я узнал, что Урин пытался и на этот раз меня «сократить», но тут уж вступилась семья, ему сказали: «Здесь не вы решаете».

На следующий день Образцову отпевали в храме Христа Спасителя. Оттуда мы поехали на Новодевичье кладбище. Приехали, ко мне подошла Наташа Игнатенко, генеральный директор Фонда Образцовой: «Коля, она тебя так любила! Донеси ее крест до могилы?» В общем, я нес крест Елены Васильевны.

В тот момент я миллион раз сказал спасибо Ире Черновой, которая упросила меня помириться с Леной, и спасибо себе за то, что сумел ее простить.

Я был безоговорочным поклонником Образцовой. Часто во время концерта, если она знала, что я в зрительном зале, объявляла: «Этот романс посвящается моему любимому Колечке Цискаридзе». Однажды в Большом зале консерватории Елена Васильевна вышла петь сцену Графини из «Пиковой дамы» Чайковского и говорит: «Сегодня пою для моего любимого Германа, с которым я никогда не смогу пересечься на театральных подмостках. Он сидит в зале, это Колечка Цискаридзе».

Во время прощания с Еленой Васильевной в Большом театре мы с Игнатенко слышали, как В. Г. Урин рапортовал О. Ю. Голодец, она тогда была вице-премьером по культуре, что Большой театр оплачивает все расходы, связанные с похоронами…

Сидим с Наташей на поминках. Ей звонок из дирекции Новодевичьего кладбища: «Вам надо оплатить могилу Образцовой. Большой театр сказал, что у него нет такой статьи расходов. Приезжайте, оплатите, пожалуйста». Я: «Наташ, сколько?» Оказалось, совсем небольшая сумма. «Давай, я поеду, оплачу?» – «Нет, Коль, деньги у Фонда есть, но ты же слышал, как Урин сказал, что они все оплатили…» Ничего они не оплатили!

Я тогда вспомнил, что все то же самое происходило с Семёновой, да и со всеми остальными. Директорами ГАБТа из года в год становятся чужие, случайные люди. Они меняются, но суть их деятельности всегда одна и та же. Им театр нужен как дойная корова. Всё на продажу! Им не нужны ни артисты, ни искусство. Правильно о них Образцова сказала: «Они превратили театр в рынок!»

44

Вернусь в осень 2012 года. После скандальных последствий письма в поддержку моей кандидатуры на пост директора ГАБТа, Иксанову продлили контракт.

Параллельно с этими событиями в театре шло восстановление балета Григоровича «Иван Грозный». Воронцова прыгала среди вестников победы. Родькина, к моему удивлению, выписали на партию Курбского. Однако Филин делал все, чтобы танцевали все, кроме Дениса.

Выучив с ним партию, я попросил Владимирова – лучшего исполнителя партии Грозного, чтобы он поработал с Денисом над эмоциями, пластикой. Юрий Кузьмич очень нам помог своими дельными советами.

Первый исполнитель роли Курбского – Б. Акимов мне совершенно не нравился: ни внешности, ни техники. Его в спектакле рядом с Грозным – Ю. Владимировым, В. Васильевым, М.