финале кончает жизнь самоубийством. Лишний раз подтверждая, что Театр – место не для слабонервных. Как показало дальнейшее развитие событий, я оказался покрепче булгаковского персонажа… Кстати, любопытный факт: «Театральный роман» Булгаков начал писать, когда ушел из Художественного театра и стал служить в Большом театре, как либреттист и переводчик…

И надо же было такому случиться, что как раз в сезоне 2012 года в «Мастерской Петра Фоменко» началась работа над постановкой именно «Театрального романа». В его названии, в скобочках, стояло – «Записки покойника». «Не дождетесь!» – подумал я и пошел на репетицию к Петру Наумовичу.

…С фоменками, как их ласково называют, я познакомился в Париже в 2002 году. «Мастерская Петра Фоменко» показывала там спектакль «Египетские ночи». Моя подруга Маша Зонина работала с театром как переводчик и специалист по субтитрам. Она привела меня на спектакль, познакомила с Петром Наумовичем и актерами его труппы.

До этого мы с Фоменко встречались в Доме актера у Эскиной.

«Здрасьте-здрасьте» – и каждый бежал по своим делам. А тут, после Парижа, я зачастил в «Мастерскую». Приезжая в Москву, Зонина шла к фоменкам, и я с ней. Мы подружились с Н. Курдюбовой, Г. Тюниной, М. Джабраиловой. Они стали для меня очень близкими людьми – талантливые, яркие личности.

Приходя на спектакль в «Мастерскую», я всегда заходил к Петру Наумовичу. Он любил послушать мнение человека со стороны. Делая это не ради проформы, чтобы, как говорится, беседу поддержать, а потому что его это действительно интересовало. Недаром Фоменко любил повторять: «Вера есть. Уверенности нет» или «Правильно? Да! Интересно? Нет!» Он всегда находился в творческом поиске.

«Театральный роман» я увидел на одном из предпремьерных показов. Пётр Наумович уже очень плохо себя чувствовал. Но как только я переступил порог его кабинета после прогона, тут же раздалось: «Николай, что скажете?» Я был в восторге от спектакля, который Фоменко делал вместе Кириллом Пироговым, сказал Петру Наумовичу много теплых слов. И даже сделал пожелания по поводу пластики одного из персонажей. Ведь осанка и походка важны в театре Фоменко не меньше, чем тембр голоса или его интонации. К моему изумлению, Пётр Наумович не только внимательно меня выслушал, но и предложил одному из исполнителей последовать моему совету.

Еще мне очень нравилось то, как Фоменко общается со своими актерами. Репетиция заканчивалась, а никто не уходил. Они садились вокруг Петра Наумовича и начинался разговор на самые разные темы. Было видно, что они его обожают, а он их. В этом смысле Фоменко чем-то напоминал мне Ноймайера с его послерепетиционными беседами с артистами. Только Пётр Наумович был гораздо интереснее, теплее, тоньше в суждениях. Он не занимался демонстрацией своей эрудиции, а говорил о чем-то важном, существенном именно в данный момент.

Фоменко, как и любимые мною Григорович, Пети, всегда шел в своих спектаклях от артиста, его индивидуальности. И когда Петра Наумовича спрашивали – что такое «метод Фоменко», он, со свойственной ему иронией и юмором отвечал: «Сегодня у меня сыграли Галечка и Юлечка, завтра должен сыграть Андрюшечка, а послезавтра – Машенька. Такая концепция у моего театра».

40

Не могу не вспомнить еще пару историй, связанных с Петром Наумовичем…

В 2004 году мы оказались вместе на церемонии вручения Премии Президента Российской Федерации в области литературы и искусства. Фоменко получал свою премию, а я за Семёнову. Узнав, что я иду в Кремль вместо Марины Тимофеевны, в «Мастерской» попросили меня сопровождать, опекать Петра Наумовича, который к тому времени был уже в приличных годах.

Процедура оказалась длинной: сначала предстояло зайти в Кремль, потом достаточно долго по нему идти, потом ждать саму церемонию. Там же протокол соблюдается. К нам подошли, объяснили, кто с какой стороны выходит, кто и как стоит, когда речь произносится, и так далее…

В общем, у нас с Фоменко оказалось достаточно времени, чтобы вдоволь пообщаться. Теперь уже не помню подробностей того разговора, но слушать Петра Наумовича было настоящим удовольствием. Он с юмором рассказывал о своих юношеских годах, Фоменко же мхатовец.

А весь Художественный театр был влюблен в Семёнову, кое-кто из его ведущих артистов вообще пылал к ней небезответной страстью. Она слыла кумиром всех педагогов МХАТа, у кого Фоменко учился. Оказалось, что Пётр Наумович досконально знает биографию Марины Тимофеевны. Видел ее не только в балетах, но и в операх – «Иване Сусанине», «Кармен», «Хованщине», в которых Семёнова, по ее собственному признанию, всегда с удовольствием танцевала.

Помню, меня тогда поразило, с каким пониманием Фоменко говорил о балете как искусстве. В своих спектаклях Пётр Наумович проявил себя замечательным хореографом. Как у него в «Войне и мире» поставлена бальная сцена! Восторг! Я даже у артистов спрашивал: «Неужели Фоменко сам это сделал?» «Да, сам ставил и сам показывал!» – подтвердили они. Кстати, Пётр Наумович не только понимал, чувствовал движение, но и замечательно танцевал.

Другая история. В 2004 году, к 100-летию постановки пьесы, в Московском Художественном театре им. А. П. Чехова давали премьеру «Вишневого сада» с одной раскрученной не по заслугам и дарованию киноактрисой в роли Раневской. Трудно сказать, кого не было в том зрительном зале: звезда на звезде, весь цвет отечественного искусства во главе с А. Демидовой, А. Фрейндлих, Л. Максаковой, М. Неёловой, в общем – все лучшие Раневские пришли! Я сидел между Неёловой и Фоменко.

Когда закончилось I действие, публика дружно поднялась. Все в молчании выходили из зала, стараясь не смотреть друг другу в глаза. Мы тоже встали, идем. Неёлова мне руку сжала, типа: «Ни слова!» Стоим в фойе уже втроем с Фрейндлих. Навстречу Демидова с непроницаемым лицом. Проходя мимо, задержавшись на мгновение, Алла Сергеевна, не глядя, чуть наклонясь к нам, вынесла смертельный приговор: «Хакамада сыграла бы лучше».

Следом подошел Пётр Наумович. Он тепло обнялся со всеми и вдруг сказал: «Наверное… я пойду, подышу». «Пётр Наумович, а вы не вернетесь?» – довольно громко выпалил я невпопад, собираясь еще и продолжить свою тираду. К счастью, Неёлова успела закрыть мне ладонью рот. Она, видимо, и сама думала, как бы оттуда свинтить. Фоменко уже направлялся к выходу, когда, внезапно к нам повернувшись, разведя руками, лукаво произнес: «Если бы знать, если бы знать!»

Вот сколько лет с тех пор прошло, но каждый раз, оказываясь в МХТ, я вижу эту сцену: Пётр Наумович, разведя руками, произносит финальную фразу из чеховских «Трех сестер»: «Если бы знать, если бы знать!»

41

В ноябре 2012 года, если не ошибаюсь, истекал