деле (точнее, для окруживших их «здесь и сейчас») – была она мимолетна, ибо – она была как дыхание в дыхание (перед расставанием)!

Поэтому (и не только) – слова были необоримо жестоки.

Потом (и не только) – женщина равнодушно улыбалась. Золотозубый (с какой-то не свойственной ему трепещущей неуверенностью) – понял, что сейчас задохнется в окружившем его безвоздушии и неподвижности навсегда посторонних ему (а после встречи с ней – иначе и не могло бы стать) человеческих лиц.

– Ты полагаешь, я тебя обучала? Быть может, ты даже мнишь себя моим учеником?

– Да, учила.

– Тогда ответь мне, ученик-недоучка, отчего из всех умерших так «никто» и не вернулся обратно?

– Но один, говорят, возвращался.

– Если ты о высокой поэзии некоего – якобы древнего (всего-то два тысячелетия) текста, если ты – об этом моралисте из Галилеи; так ведь и твои прилипалы – все готовы с его моралью согласиться, – здесь она качнула подбородком в сторону зала. – Ибо им – обещано оправдание; обещано – оправдать их несущественность! Для-ради этого – все они тотчас с тобой будут согласны! Они (все) – твои тщетные братья и сестры по вере и неверию в (саму возможность) спасения души.

– Даже если и так, то что? – беспомощно вопросил сильный и жестокий человек. – Даже если и так, то что?

Но (всё же) – она не сказала ему, что и в нём самом нет завершенности. Вместо этого – бес-полезно (ибо – был он демон) пояснила:

– А то, что смерть (даже та – при тебе) – есть учитель людей. А вот ваша (бес-конечная) жизнь – ничему вас не учит. И лишь обучению смерти вы не способны противиться.

И ещё сказала она:

– Ты попытался (у меня) научиться бессмертию; но – ты всего лишь пытался справить нужду (посещать отхожие места); а ведь «это» (пожалуй) – без меня!

– О чем ты?

Она – не удивилась (его нарочитому невежеству); но – не-почти-тельность (слишком телесную) сразу же пресекла, спросив:

– Хочешь, я опять расскажу тебе страшную сказку о Хозяине Дикой Охоты?

– Нет! – Золотозубый (почти) побледнел: он – словно бы воочию увидел так называемое шествие муз вослед Аполлону (нано-божику человеческих искусов); он – отчасти был прав (в отношении золотых стрел нано-бога); но – (почти) во всём ошибался.

Она – не стала его поощрять (ни в том, ни в другом).

– Очень хорошо, – медленно и почти смакуя (и по прежнему – молча) произнесла она. – А то ведь я действительно знавала того казненного халифом дервиша! Ты полагаешь, что я всё ещё тебя оберегаю?

– Да, – сказал Золотозубый.

Ибо (что скрывать) – хотел так сказать. Сам захотел (в сказанное) – поверить. Тогда Яна (сама – без него) – вновь безоблачно улыбнулась.

Со стороны так и виделось – она просто смотрит на золотозубого демона, смотрит и улыбается. А он – тонет в необоримой зелени ее глаз!

Кабак (который почти замер) – легко покачивался на волнах её слов, произнесенных молчанием. Безопасны были те волны или таковыми лишь казались, но – золотозубый вдруг резко обернулся в сторону своих жлобов.

Золотозубый – стал вглядываться в малоподвижные лица своих соратников; но (оче-видно) не разглядел, и пришлось ему произнести:

– Кто из них?

Но! Безразличная женщина – только плечом повела. Казалось – молча кричать невозможно; но – Золотозубый ей крикнул:

– Кто?!

– Тот самый никто, – сказала женщина (ответила – на все взгляды и на все времена). – Тот, кому не нужно учиться бессмертию.

Время (как времени и положено) – не двигалось. Плотное пространство – было неподатливо, и движение в нём оказывалось совершенно – то есть никому (кроме совершенной Лилит и псевдо-золотозубого демона) невозможно.

Волокущие Стаса жлобы – были не живы и не мертвы (открылись как есть – неподвижными вещами в ве’щей сути не-происходящего); но – в этой кажущейся мертвечине несчастный Стас попробовал сделать вдох (ибо – почти что задохнулся).

– Тот, кому не надо учиться бессмертию, – сказала она.

И тогда он (в ярости и ревности) из-рек человеческую полуправду (почти истину):

– Всем – на-до. Даже тебе, – сказал ей её же (ибо – ею подобранный и ею из людей уведённый) демон.

После чего – смирился со своей обречённостью. Или – снова примерил весь мир на себя (пробуя – эту его версию); кто решит, что сейчас произошло?

– Оставьте его! Ошибка вышла, – вновь и вновь (в каждой версии самого себя) говорил «здешний» Цыбин.

Потом – беспощадно поломав свою усмешку, он – не сдержал и бессильной гордыни:

– Забросьте это тухлое мясо в её машину, – он подёрнул рукой в сторону женщины и отвернулся от нее.

Он – сумел принять последний дар Яны! То есть – (почти) достойно. То есть – в меру себя. Сумев ни единой черточкой (согласитесь – трудно представить душу без очертаний) не показать своей слабости, ибо – всегда просил у нее только силы.

Черное Солнце – сияло над Черным морем. Море – тихо плескало. Солнце – молчало. Море – не только казалось, но и действительно было; но – не только казалось к происшедшему безразличным. Знало – воскресение (и смерть) всего происходит в каждой капле соли и в каждой соли земли.

Кем бы (и чем бы) эти корпускулы ни были. Потому – время спустя вишневого цвета «вольво», ночной стремительный автомобиль, крутил и крутил повороты, уносясь от побережья куда-то в горы (прочь, прочь от моря)!

Стас – проснулся на заднем сиденье этого автомобиля; причём – внезапно и навсегда, как от удара сердца.

И точно так же внезапно услышал голос:

– Ты испугался?

Удивившись, он поднял ладонь к виску (в который могла бы вонзиться – но так и не вонзилась! – ледяная игла), причем ощущал он эту свою ладонь всю в порезах от бутылочных стекол (ибо – недавнее прошлое продолжало за ним волочиться).

Потом – не узнав своего голоса, он ответил:

– Я не успел испугаться.

– Согласна, ты не слишком-то быстр, – подтвердила она.

Голос – был лишен