вам пригожусь… – Много еще всякого сказал в тот вечер майор и сказал бы больше, но, как мы уже говорили, оказался не таким стойким, как о нем подумали сыщики. Вскоре он свалился со стула и, упав на пол, даже не попытался встать, так был пьян. Только бессильно поднимал и опускал руки.

Кочкину вместе с начальником сыскной пришлось поднять горе-гуляку и положить на кровать. Майор, пьяно улыбаясь, кого-то благодарил. По не совсем членораздельным словам можно было понять – какую-то женщину. Потом Шестаков затих и через некоторое время захрапел. Но не басом профундо, что от него можно было ожидать, а писклявым тенором.

Кочкин наклонился над ним и потрепал по плечу. Майор даже не шелохнулся.

– Готов! – повернувшись к Фоме Фомичу, сказал Меркурий.

Начальник сыскной указал взглядом на саквояж майора. Кочкин поднял его на стол, открыл, покопался внутри, чему-то удивился, потом скривился и только после этого вынул то, зачем и было организовано это винное побоище, – фотокарточку. Передал Фоме Фомичу. Тот повертел ее в руках, удостоверился, что это именно то фото, которое им показывал Шестаков, и спрятал в карман.

В Сорокопуте сыщикам больше было делать нечего и поэтому они уехали ночным поездом. Но перед этим поблагодарили хозяйку, попросили ее подняться в номер Шестакова и навести там порядок. Начальник сыскной оплатил весь пир и еще дал сверху.

– Это для того, чтобы у майора остались о нас приятные воспоминания, – пояснил он Кочкину, когда они выходили из гостиницы в безлунную ночь, – кто знает, может быть, нам с ним еще придется встретиться.



Глава 39

Еще одна эксгумация

– И все-таки я до сих пор не могу понять, зачем нам понадобилось спаивать майора, ведь он нам ничего нового не сказал? – спросил Кочкин у начальника сыскной, когда они по возвращении из Сорокопута сидели в кабинете последнего.

– Ты прав, ничего нового не сказал, – согласился Фома Фомич.

– Так зачем, в таком случае, нужно было городить весь этот сыр-бор?

– Ты забыл про фотокарточку, которую мы изъяли у Шестакова.

– Почему забыл, я о ней помню, хотя опять же не понимаю, зачем она нам? Если это все из-за фотографии, то что в ней такого ценного? – упрямствовал Меркурий.

– Не понимаешь потому, что не все знаешь… – заявил начальник сыскной, – а вот когда узнаешь, тогда все поймешь.

– И когда же это произойдет? – спросил Меркурий и демонстративно стал поудобнее устраиваться на ситцевом диванчике, отчего тот даже сдвинулся с места.

– Да вот сейчас. Это не просто фотография, это… – Фома Фомич замолчал, страдальчески скривил лицо, подыскивая нужное слово, – это, можно сказать, ключ…

– Ключ к чему?

– К нашему с тобой делу! Это ключ ко всему тому запутанному, в чем мы так долго копались и не могли докопаться.

– И как же эта карточка нам поможет?

– Как поможет? – начальник сыскной встал и пригласил Кочкина занять его место. – Садись-садись! – Меркурий встал и с неохотой сел на стул Фомы Фомича. Фон Шпинне выдвинул верхний ящик стола, вынул фото и положил его перед Кочкиным:

– Посмотри внимательно, что ты видишь?

Чиновник особых поручений хмыкнул, но взял в руки карточку и принялся ее рассматривать.

– Смотри внимательно.

– Да я смотрю, смотрю, только вот не вижу ничего, – он развернул фото, прочел, шевеля губами, надпись, поднял голову и непонимающе уставился на фон Шпинне. – Два военных, фикус в кадке…

– Я тоже ничего не видел, пока не вспомнил вот этот документ, – начальник сыскной раскрыл лежащую на краю стола папку в синем коленкоровом переплете и пододвинул ее Кочкину, – вот взгляни вначале сюда, – он указал на верхнюю бумагу, – а затем сюда, – палец Фомы Фомича лег на обратную сторону карточки, туда, где размещалась дарственная надпись Скворчанского.

Кочкин какое-то время перебрасывал взгляд с бумаги на карточку и обратно, потом удивленно и даже ошарашенно глянул на стоящего рядом фон Шпинне.

– А что это за бумага? – спросил он сдавленным голосом.

– Там внизу все написано, – сказал начальник сыскной, отошел от стола и сел на диванчик. Закинул ногу на ногу. На лице его играла довольная, можно даже сказать счастливая, улыбка.

– Но этого не может быть! – воскликнул чиновник особых поручений и вскочил на ноги, буквально выбежал из-за стола и принялся почти истерически метаться по кабинету. Начальник сыскной, не переставая улыбаться, молча наблюдал за этой ажитацией. Кочкин вернулся за стол, еще раз взглянул на бумагу, затем на карточку, буквально упал на стул и повторил:

– Но этого не может быть! Это… я даже не знаю, что сказать! У меня нет слов…

– Похожие чувства я испытал в Сорокопуте, когда Шестаков показал мне фото, и я, увидев надпись, не подал виду. У меня роились вопросы: а кто этот, черт возьми, майор Шестаков, кто он, откуда? Зачем он настоятельно требовал, чтобы Мамыкина сообщила ему о нашем возвращении в гостиницу? Кто его, наконец, подослал? Так вот чтобы ответить на все эти вопросы и заполучить карточку, нам и понадобилось его споить. Тогда-то я и понял, что майор Шестаков – это просто майор Шестаков, и никто его к нам не подсылал. Это, Меркуша, ты не поверишь, – удача! Мы приехали в Сорокопут, и в это же время туда приезжает уставший от тихой жизни Шестаков. Ему скучно, он ищет себе компанию и находит нас.

– Но как можно объяснить вот это? – Кочкин ткнул пальцем сначала в бумагу, а затем в карточку.

– И это можно объяснить, но поговорим об этом чуть позже. А пока нам нужно отыскать городского голову!

– Но как мы его найдем?

– Я знаю, где он, или, скажем так, догадываюсь.

На полицейской пролетке начальник сыскной и Кочкин прибыли на кладбище. Помня ту лекцию, которую им в прошлый раз здесь прочел сторож, по дороге купили у какой-то старушки букет разномастных цветов – чтобы задобрить покойника.

Сторож их узнал и приветствовал низким поклоном.

– Стар, стар, а вишь как гнется в пояснице! – сказал с нотками зависти в голосе чиновник особых поручений.

– А тебе кто мешает?

– Что мешает?

– Кланяться. Кто тебе мешает? Кланяйся и будешь гнуться как молодой, – бросил Фома Фомич и обратился к сторожу: – Извини, старик, за беспокойство, я слыхал, что городской голова несколько лет назад усыпальницу тут себе построил, это так?

– Да! Было дело, почитай месяц каменщики тут гремели да матом ругались…

– А проведи нас к ней, к этой усыпальнице, – попросил сторожа фон Шпинне.

– Так там нет ничего, пустая она…

– А ты все одно проведи и ключ возьми, ведь там заперто?