я испытывал. Ноябрьские вечера в маленьком провинциальном городке мало способны придать веселость уединению старого дома, тем более что в этот вечер ветер заунывно свистел в коридоре и терзал флюгер на крыше. Я слышал, как стонали деревья в саду, и эти осенние звуки были не слишком игривы. В конце концов, я жалел, что не принял приглашения моего пациента и друга, маркиза де Брежи, приехать разделить с ним блюдо бекассинов, запив его бутылкой тонкого бургундского вина.

Я продолжал размышлять об этом и, поднявшись в свою комнату, собирался ложиться спать, когда вдруг услышал звук автомобильного гудка. Без сомнения, за мной явились в этот довольно поздний час, чтобы отвезти меня к какому-нибудь больному. Я стремительно слетел по лестнице и, открыв дверь, увидел перед собой Доминика, шофера г-на де Брежи, который полным голосом кричал мне среди бури:

— Едемте скорее, господин доктор... В замке случилось несчастье... господин маркиз...

Автомобиль несся среди ветра. Ночь была темная и стонущая. Влажный холодный воздух хлестал мне в лицо. Доминик, согнувшись над рулем, следил дорогу. Маяки фонарей бросали перед нами снопы света. Замок Бренвиль находился примерно в двадцати пяти километрах от маленького городка Серлона, где я был доктором уже лет десять. Бренвиль — прекрасная барская усадьба, окруженная великолепным парком, омываемым светлыми водами Виветы. Когда я прибыл в эти места, замок был необитаем. Маркиз де Брежи поселился в нем за четыре года до события, о котором я рассказываю. Маркиз был человеком тридцати пяти лет, высокого роста и мощного телосложения, так что, когда я его в первый раз увидел, я подумал, что такой здоровяк, как он, не обещает быть выгодным клиентом. Г-н де Брежи оправдал мои предположения. Тем не менее, благодаря нескольким небольшим услугам, которые я ему оказал, между нами установились дружеские отношения. Мы довольно часто виделись. Г-н де Брежи не отказывался отведать стряпни моей старой Клодины. Мы совершали длинные прогулки в автомобиле, и каждый год, когда открывалась охота, я приезжал провести два-три дня в Бренвиле.

Несмотря на эту видимую интимность, г-н де Брежи оставался для меня совсем чужим. Он, как говорится, скрывал свое лицо. Он вел однообразную и деятельную жизнь. Надо было привести в порядок Бренвиль. Забота об имении сильно занимала его. Охота и чтение составляли его единственные развлечения. Г-н де Брежи обладал прекрасной библиотекой. Он был молчалив и малообщителен. Небольшие местные события доставляли нам достаточно тем для разговора. Г-н де Брежи никогда не говорил о себе. Поэтому я лишь случайно узнал о некоторых событиях его прошлой жизни.

Я съездил в Париж, чтобы повидать моего старого друга, профессора Виллонга. Когда он стал меня сочувственно расспрашивать о моем провинциальном существовании, я назвал ему имя маркиза де Брежи. Виллонг его хорошо знал, и вот что он рассказал мне о нем. Г-н де Брежи удалился в Бренвиль вследствие семейной драмы. После того как он женился по любви на девице де Ренкур, супруги жили вначале счастливо, до того дня, пока, в силу несправедливого подозрения, маркиз внезапно не разошелся с женой. Напрасно старалась она склонить мужа изменить это решение. Г-н де Брежи ничего не хотел слушать и грубо отверг все попытки к примирению. Г-жа де Брежи, обожавшая своего мужа, оставалась безутешной после жестокости, проявленной им к ней. Мало-помалу горе подточило ее здоровье, и — добавил печально Виллонг, призванный к ней в качестве врача, — «она стала собственной тенью»...

Тем временем мы подъезжали к Бренвилю, и я начал ощущать то особого рода нетерпение, которое я всегда испытываю перед посещением больного, так как я не мог поверить, чтобы маркиз действительно умер. Наверное, всех перепугал какой-нибудь припадок, и спешно послали за мной Доминика с автомобилем. Я отделаюсь тревогой и ночной поездкой; поэтому, когда машина остановилась у подъезда замка, я выскочил из нее, полный надежды и почти успокоенный.

Когда я вошел в библиотеку, зрелище, которое мне представилось, показало, что случай был серьезным. Маркиз лежал на ковре, куда он упал навзничь, с раскинутыми руками. Я быстро наклонился к его телу. Сердце больше не билось. Доминик светил мне каминным шандалом. Лицо г-на де Брежи было иссиня-бледным, и широко раскрытые глаза образовывали на нем два стеклянных пятна. Г-н де Брежи был мертв, но смерть не изгладила выражения испуга, отпечатлевшегося в его сведенных чертах. Я видел много трупов; ни на одном из них не отражалось так трагически чувство такого ужаса. Г-н де Брежи умер, сраженный припадком страха!

Когда обнаружилась тщетность моих стараний вернуть ему жизнь, я стал расспрашивать слуг об обстоятельствах, при которых несчастье случилось с их господином. Они не могли указать мне ничего необыкновенного. После того как г-н де Брежи прошелся по саду, стреляя в ворон, он пообедал как обычно. Встав от стола, он удалился в библиотеку. Оттуда и донесся до них страшный крик, поднявший тревогу. Сбежавшись туда, нашли маркиза лежащим навзничь на ковре.

Я провел на ногах весь остаток ночи, занятый печальными обязанностями, каких требовало событие: отдавал распоряжения, составил телеграмму профессору Виллонгу с просьбою уведомить маркизу де Брежи о том, что произошло.

Наконец занялась заря. Я попросил предоставить мне комнату, где бы я мог совершить утренний туалет. Ветер утих, небо было ясным, и, так как я чувствовал потребность подышать, я вышел, чтобы пройтись по парку.

Моя прогулка завела меня далеко и продолжалась довольно долго. Я был во власти странного волнения и шагал с опущенной головой, размышляя о том, что случилось, когда вдруг, на повороте одной из аллей, меня окликнул голос:

— Здравствуйте, господин доктор. Вы, значит, сегодня в замке? Должно быть, кто-нибудь заболел у господина маркиза?

Я осведомил добряка о событии. Он выслушал меня, пораженный. Затем, когда я кончил, он порылся в своей сумке и вытащил из нее письмо, которое протянул мне со словами:

— Вот, господин доктор, у меня как раз письмо для бедного господина маркиза. Лучше всего я отдам его вам. С тех пор как оно у меня в сумке, я чувствую себя как-то неладно. Знаете, у нас почтальонов, есть нюх на письма... Иногда сразу чувствуешь, что письмо неладное, так