– Очень интересно, – прислушалась Алиса. – Простите, он мне об этом не говорил.

– Вы в самом деле считаете, что это может хоть как-то оправдать его поступок? Я вовсе не к этому веду. Одно то, что он опустился до такой низости не один, а в компании друзей, говорит о том, что с ними со всеми что-то не так. Они давно дружат, так что, возможно, совершают подобное не впервые. Возможно, они планировали это. А значит, мой поступок тут ни при чем.

– Вас никто не винит.

– Да, Нонна тоже сказала, что тут нет связи. Но я постоянно думаю об этом. А знаете, я еще думаю о том, что если бы я оставила первого ребенка, то, возможно, никогда не узнала бы, какое его отец на самом деле ничтожество. Так и жила бы с ним. Или узнала бы гораздо позже. Сейчас, конечно, тоже не самое подходящее время. Да и прерывать беременность уже слишком поздно. Боже, – Эля подняла глаза к потолку, – в самом страшном кошмаре я не могла представить себе, что снова задумаюсь об аборте! Я так радовалась этому ребенку, мы так его хотели! А теперь я думаю только о том, какая наследственность ему достанется. Успокаивает только, что будет девочка. Но мало ли, как гены влияют на психику.

Алиса смотрела на Элю и пыталась понять, эта милая девушка от природы такая тревожная и взбалмошная, или ее сделала такой беременность вкупе с глубоким потрясением?

– Кто такая Нонна?

– Что?

– Вы сказали, что разговаривали с Нонной. Это ваша подруга?

– А, да. Она в курсе нашей истории. Она с самого начала не одобряла мой выбор, но и не отговаривала. А надо было. Но хорошие подруги ведь не поступают так, правда? Они позволяют пройтись по граблям, чтобы не быть потом крайними. Но Нонна на самом деле сделала больше. Она пригласила меня в Нью-Йорк – максимально далеко от Мики и незаживавших на тот момент душевных ран. Но кто бы мог подумать, что он окажется там по работе в то же время? Даже Нонна смирилась с тем, что это судьба. Да и я была счастлива, как героиня диснеевского мультфильма. А он… Он был принцем. И раньше был, а потом особенно, когда из обычного оператора превратился в писателя с известным на всю Россию именем. Мне было очень стыдно. Как будто от бедного неудачника Мики я не захотела рожать, а от известного писателя Михаила Стрельцова залетела с радостью. Но мы с ним знали, что это не так. Я забеременела или в Нью-Йорке, или сразу после, но до новостей про его победу в литературной премии.

– Вы великодушная женщина, Эля. По-прежнему с таким теплом рассказываете о нем, – заметила Алиса.

Эля посмотрела на нее уже совершенно сухими глазами с недоумением и даже страхом, как будто только что заметила незнакомку на своей кухне.

– Вы ошибаетесь.

– Я думаю, он не мог притворяться постоянно. А вот оступиться раз – вполне.

– К чему вы клоните?

– На следующем заседании мне бы очень помогли люди, которые знают подсудимых с хорошей стороны. Их самые близкие. Вам не обязательно прощать его сейчас же, нужно просто рассказать, какой он в жизни. Как относится к вам, как ждет будущего малыша. Про аборт, которого он не желал, – уже на ваше усмотрение, конечно, но это тоже стало бы весомой характеристикой.

– Простите, но тут давайте без меня.

– Эля…

– Меня не будет в стране.

– Как так?

– Я улетаю в Нью-Йорк, к Нонне. Затягивать нельзя – с каждым днем живот становится заметнее. Билет на послезавтра.

– Планируете рожать там?

– Возможно.

– А если Михаила оправдают?

– Для меня это ничего не изменит. Тем лучше, если я буду далеко. Вы только не говорите ему, хорошо? Прошу вас по-женски.

Алиса не стала спрашивать у Эли, общалась ли она с Сюзанной или с Надей. И так понятно, что у нее осталась одна подруга – эта Нонна.

Она поблагодарила хозяйку за чай, быстро оделась и ушла.

Надя не отвечала на звонки два дня – ровно до того момента, когда длинные гудки сменились на голос автоответчика, сообщающий о том, что абонент недоступен. Алиса посчитала это достаточным поводом наведаться без предупреждения. Она не собиралась вытаскивать Надю из дома, но хотела создать хотя бы видимость приличия. Тревога за состояние матери, которая внезапно осталась одна с тремя детьми, – весомый повод нанести визит.

Выйдя из лифта сталинской восьмиэтажки на «Войковской», Алиса увидела возле мусоропровода мальчика, аккуратно перекладывающего мусор из пакета в «загрузку». Из приоткрытой двери в квартиру доносились плач младенца и еще один детский голос. Алиса сразу сообразила, что мальчик в очках, чрезвычайно похожий на одного из ее подопечных, – это сын Нади и Дениса.

– Здравствуй, – поприветствовала она ребенка. – Мама дома?

– Да, но она немного приболела. Вы привезли еду?

– Нет, а что?

– Мама сказала, что приедет доставка. Еще вчера должна была.

– Ты голодный?

– Да, мы все хотим есть.

– Ты проводишь меня к маме? Мы вместе разберемся, где застряла ваша доставка.

– Хорошо. – Мальчик торопливо допихал содержимое пакетов в «загрузку» мусоропровода и закрыл крышку.

Алиса зашла в большую светлую квартиру с высокими потолками и дорогим ремонтом. Жолудевы жили хорошо. И могли бы жить еще лучше, если бы их постоянно не отвлекало то одно, то другое. Вот и сейчас воздух просторной, обставленной классической величественной мебелью квартиры был сперт и наполнен удушающей горечью и неблагополучием. Квартиру давно не прибирали. Дети одеты кое-как. Девочка, показавшаяся из спальни с младенцем на руках, не причесана. Сам младенец – в памперсе, провисшем до колен, и распашонке, задравшейся по самую шею.

– Мама на балконе – курит, – объяснил мальчик.

Алиса выяснила, как зовут детей, и предложила для начала всем вместе поменять памперс Луке. Кожа под старым подгузником была раздражена до красноты. Алиса порылась в комоде, но крем не нашла.

– Пусть он немного проветрится, хорошо? Я пока поздороваюсь с мамой.

Ей не очень хотелось быть застуканной с младенцем отчаявшейся матерью. К тому же Надя может и не узнать ее сразу.

Дверь на балкон была плотно прикрыта, но не заперта. Тем не менее сигаретный дым почти не проникал в комнату. Внутри он был оборудован под кабинет. Алиса постучала и, не дождавшись ответа, вышла.

Было холодно. Надя сидела на небольшом диванчике, закутанная в плед, смотрела прямо перед собой невидящим взглядом и скидывала пепел в блюдце, которое держала в руке. Пепел падал мимо, тлел и скукоживался, приземляясь на бархатистые нити пледа.

– Надя, меня зовут Алиса Селиванова. Мы встречались в суде. Я не смогла до вас дозвониться и решила приехать.

Надя не подняла взгляда, но наверняка видела ее боковым зрением. Ее лицо было серым, губы – мертвенно-бледными, а под глазами синели круги.