на плоскости, по ущелью двигались как раз сущности тех самых призраков, которые убили их в потусторонней иллюзии на аренах и которых они, несомненно, узнали своим врожденным, животным чутьем. Так что два бычка эти сейчас конечно же не догонят тех рыжих быков, чтобы отомстить за содеянное, но, возмужав и оформившись, они будут вечно преследовать сущности своих бесплотных убийц, не оставляя их в покое нигде, не давая им насладиться травой и водой, пообщаться с коровами, да и вообще превратят их бычью жизнь в сплошное мучение, постоянно дразня их, как тореадоры, вызывая биться на глазах у скотины и всегда побеждая, поскольку потусторонняя мстительность сильнее скотской наивности и тех примитивных, не изысканных чувств, в которых живут изначально все особи нашего великого стада. С одной стороны, здесь можно и углядеть проникновение потустороннего в разум этих бычков и отправить их на обычное исправление, но тот первородный свет, в котором они искупались после своего возрождения, не оставляет сомнений в чистоте дна их скотского существа и, следовательно, как редкое исключение, в Божественном стаде допустим белый смысл с темным, неустранимым пятном.

— А при чем тут, Пастух, три коровы, которые убегали от этих бычков, как будто проекции их тоже участвовали в убийствах? — удивленно спросила Джума.

— Коровы эти, Джума, ни кто иные, как сущности потусторонних теней, расположившихся на первых рядах арены и с вожделением, свойственным некоторым вашим призракам, наблюдавших убийство, агонию и смерть бедной проекционной скотины, хлопавших еще и в ладоши при виде истекающих кровью невинных потомков когда-то провинившихся сущностей. Так что коровам этим тоже в какой-то мере не поздоровится: попадая в поле зрения повзрослевших бычков, они всякий раз будут подвергаться преследованию, поддеванию рогами и, поверженные на поверхность, топтанию, а также обильному окроплению бычьей мочой — хотя, впрочем, последнее является актом проекционного мщения и будет касаться скорее потусторонних отображений этих коров, поскольку в Божественном стаде подобное действие может говорить лишь о бессилии перед слабостью противоположного пола, но уж никак не о ненависти… Впрочем, все, что вы видели и услышали, — исключение из установленного порядка вещей.

Пока Пастух говорил, глаза коров окончательно привыкли к обычному освещению, и, напившись вдоволь воды и пустив длинные струи, телки двинулись по дороге и вскоре взошли на пригорок, с которого им открылся вид благодатной долины, уходящей за пределы коровьего видения и не имеющей ничего общего с той бесплодной частью поверхности, где начинался их первый великий круг.

Вся долина эта была покрыта травой, кое-где пестревшей цветами, деревья стояли большими и малыми группами, как рощи в проекционной иллюзии, причем кроны их были теперь не только намалевано-круглыми, но и конусными, как свечи, и распластавшимися, как зеленые паутины, тут и там синели и серебрились в траве линзы озер и луж, окаймленные тропинками водопоя, и повсюду видно было ленивое движение скотины, пасущейся на лугах и бредущей по разным дорогам, петлявшим между этими рощами и озерами. Далеко слева, за полосой ковыля, желтел безграничный песок, над которым заметно колебался эфир, справа же, тоже на почтительном расстоянии, к этому, можно сказать, огромнейшему оазису подступали вплотную скалы и горы, вершины которых уходили за свод, обрубаясь голубым полотном так, как будто их срезали. Ближе к горам ступенчато высились дойки, теперь уже не мираж, еще дальше стояло строение, похожее на большую воловню, а за ним располагался какой-то сарай, от которого тянулись строгие полосы явно высаженных растений. Черно-бурой поверхности теперь не проглядывало нигде.

Ида и Катерина, издав продолжительное мычание, которое телки восприняли как предвкушение чего-то очень приятного, важно спустились вниз, сошли с дороги и незамедлительно приступили к поглощению аппетитной травы, удаляясь все дальше и дальше. Самих же телок задержала речь Пастуха, который стал объяснять им особенности новой округи.

— Итак, — говорил Пастух, — вы прибыли к плодородной долине, где можно вдоволь и не спеша поесть, попить, отдохнуть, помычать, насладиться облагораживающим спокойствием окружающего пространства, а также самостоятельно совершить две прогулки, которые обогатят ваше знание о реальной поверхности: налево — к границе пустыни, направо — к горам. Пустыня — сложна даже для пастуховского восприятия, и простирается она до тех мест, где даже Макар и телят не пас — проекционное выражение это, наполненное, как мне кажется, глубоким смыслом, я слышал от своего друга, пастуха Николая. Где-то там, далеко в песках, совершают свои бесконечно медлительные круги верблюды и верблюдицы, питающиеся колючками и принадлежащие также Божественной плоскости, но проявляемые на ней для взгляда лишь как далекие миражи, которые можно увидеть с узкоколейной тропинки, тянущейся вдоль границы пустыни, по полосе ковыля, и только одинокий одногорбый верблюд по имени Нар, то и дело забегающий из пустыни в долину, подтверждает своим присутствием, что существа эти вполне конкретны и обладают реальной, Божественной плотью. Справа, за великими дойками, уже знакомыми вам, и за зданием воловни, которую телкам первого круга возбраняется посещать, высится плоский камень с изображением Барбариски-Илоны-заступницы — возле него полагается мысленно отдать дань уважения этой неповторимой особе и ее мертворожденному, бесплотному воплощению, — а далее стоит обыкновенный коровник, зайдя в который вы погрузитесь в свою естественную языковую среду, поскольку в коровнике этом коровы только и делают, что беспрерывно мычат, обмениваясь свежими сплетнями с разных кругов и столбов, при этом, правда, выдавая первосортный, душистый навоз, часть которого приставленные к коровнику специальные пастухи сушат для коз и курительных трубок, другой же частью удобряют плантации табака, прилегающие к коровнику, и многие Пастухи в этом месте смешивают навоз с табаком, считая, что таким образом достигается абсолютно изысканный аромат. Впрочем, прогулки эти обычно делают лишь любознательные особы, желающие увидеть что-нибудь сверх того, что попадается на обычной дороге, и совершенно не обязательны для тех из вас, кто хочет просто пастись, не забивая свои телячьи мозги лишними впечатлениями. Идиллистическая природа долины действует благотворно на разум скотины, располагает к созерцательности, ко всякого рода мыслям, касающимся вечного, реального и сущностного, — о чем на вашем моменте движения намертво перестали размышлять ваши потусторонние тени, разум которых скован иллюзорными обстоятельствами, созданными этими же тенями, — и поэтому, не совершая дальних прогулок и оставаясь на месте, вы все равно получите новые впечатления от собственных же раздумий, которые в сытости и спокойствии будут уводить вас в более глубокое понимание окружающей вечной реальности. Что же касается сытости: луга тут нескончаемые, трава благородная, и на ней вы значительно прибавите весу, так что из долины выйдете на вид уже почти что коровами, причем с довольно внушительными рогами. Итак, паситесь на