— Тебе, Елена, в твоем прошлом, на двадцать шестом столбе твоего четвертого круга, будет выделено отдельное стойло, поскольку ты, созерцая, разродишься еще и несколькими телятами, и все это вместе ляжет непосильным трудом на твои слабые коровьи плечи… Правда, молоко твое, как и у всех мудрствующих коров, таких, к примеру, как у художниц с Большой дороги, будет никуда не годно, то есть молоком твоим не будут пополнять великий эфир и кормить телят, но будут сливать его на плантации табака, а также под красные, голубые и оранжевые цветы, которые идут на изготовление венков для избранных сущностей. Так что в стойле этом ты и будешь в одиночестве созерцать — правда, ограничиваясь возможностями ума коровы, — о происхождении же всего существующего будет думать твоя проекция, которая в вопросе этом будет учитывать существование не только земли и неба, но также и великого свода и плоскости, которым проекционный мир более всего обязан своим изначальным происхождением. Решая этот неразрешимый вопрос, проекция твоя приблизится к другому вопросу, который, правда, так и не сможет озвучить в силу вторичности своего иллюзорного мышления, а также малых возможностей — по сравнению с мычанием — проекционного-условного языка. Вопрос этот, который я обозначил другим, даже для плоскости уникален, поскольку смыслом своим простирается до недосягаемых сфер и превышает возможности обычного созерцания, рассматривая: происхождение происхождения… Но размышлять об этом разумно дано только одной сущности в стаде, быку по имени Иллюзор — узаконенному одинокому страннику двух плоскостей… Сейчас же — движемся в глубь долины!

48. Третий род

Все так же спугивая божьих коровок, пощипывая траву и захватывая иногда и цветы, телки углубились в долину, в ее разнотравье, и скоро увидели группу неопределенных издалека существ, расположившихся отдыхать под несколькими деревьями, кроны которых были похожи на зеленые паутины, висящие над стволами, и образовывали как бы единое целое. Телки остановились поодаль от этих существ, лежавших на плоскости какими-то странными — слишком уж розовыми и слишком уж нежно-голубоватыми — пятнами.

— Вот те, — стал объяснять Пастух, — о которых я и хотел вас предупредить, прежде чем вы отправитесь самостоятельно путешествовать по долине. В моем присутствии вы можете общаться с этими существами, обсуждать что угодно, бегать, играть, щипать вместе траву, но без меня вам, телкам первого круга, да и бычкам, собственно, тоже, сближаться с ними менее чем на тридцать шагов строго запрещено, поскольку таких, как вы, они невольно могут затянуть в свое чрезвычайно миролюбивое, нежное не по-скотски, красивое своим внешним видом и ко всему очень даже неглупое общество, после чего вы, телки, да и бычки тоже, рискуете сущностью уйти в никуда и возвратиться из ниоткуда, изменив свою парнокопытность на непарнокопытность, то есть поменять вид, назначенный вам при появлении на плоскости из недоступных нашему пониманию, недосягаемых сфер.

Розовые и нежно-голубоватые «пятна» — видимо, довольно общительная скотина — поподнимались одно за другим и медленно направились к телкам, которые при их приближении увидели необыкновенно красивых и цветом, и формой, как будто отточенной, розовых пони и голубых жеребцов, размерами своими не превосходящих самую маленькую из всех телок гурта — изящную Розу.

— Какие милые, замечательные создания! — сказала Танька-красава.

— Как будто игрушечные! — добавила Сонька.

— Эти создания, — стал объяснять телкам Пастух, — на первом кругу были сначала обыкновенными телками и бычками, помнящими себя и не помнящими, определенными и неопределенными, а также беззвездными, но, не вняв своему Пастуху, они нырнули в проекционное никуда, были обмануты там искаженным потусторонним и возвратились из ниоткуда скотиной другого вида, в мыслях своих — неопределенного рода и с сущностью, измененной настолько, что ни Пастухи, ни Хозяин не знают, как себя с ними вести, поскольку даже никакого намека на принадлежность этих созданий к скотине того или иного рода из недосягаемых сфер до сих пор подано не было. Так что пока, за неимением чего-то другого, которое могут определить, назвать и установить на Божественной плоскости как реальность только непостижимый Создатель и недосягаемое даже в мыслях Намерение, мы, Пастухи, в целом нарекли эту обаятельнейшую скотину Оно и понимаем ее как производную третьего рода от сущностно-проекционных ошибок иллюзорно-реального направления, которые происходят по вине Пастухов, недоглядевших за своим стадом первого круга. — И когда пони и жеребцы остановились перед гуртом, все же, видимо, стесняясь сразу же познакомиться, обратился именно к подошедшим: — Не беспокойтесь, телки мои при мне не позволят себе вас обольщать и покушаться на ваше Оно своим бесстыжим коровьим «Му».

— А может ли, — спросила Ромашка, — случаться подобное со скотиной высших кругов? Надо ли этого опасаться в дальнейшем?

— Ну, — ответил Пастух, — если вы увидите слишком уж ярко-розовую корову или голубого быка, да и вообще любую другую скотину неестественной, радужной, не характерной, не скотской окраски, то это и будут те особи высших кругов, которые, побывав в проекционном нигде и поддавшись там искушениям своего иллюзорного «Му», возвращаются в Божественную реальность сущностями, поменявшими в мыслях своих ориентацию изначального рода, плотью своей, правда, если не учитывать нереального цвета, никак не меняя свой вид, поскольку после первого круга подобное изменение уже невозможно. Мы, Пастухи, относим это к не врожденным чудачествам Божественных особей, и опасаться тут нечего — в каждой из вас, как уже говорил, есть собственный направляющий смысл, заложенный в вас великим законом и им же и охраняемый, и любая овца, если захочет, может нырнуть в никуда, поменять там направленность мыслей и вернуться хоть разноцветным бараном — если смысл ее скотского направления таков…

— Да, но эти противные голубые быки, — сказал, завязывая разговор, один из голубых, красивейших жеребцов, — портят все направление, отказываясь от оно и называя себя она, да еще вешая на себя коровьи финтифлюшки и опошляя тем самым естественную и благородную парнокопытную стать.

— Коровы эти, мысленно изменившие сущность, тоже не лучше, — пожаловалась изящная, как куколка, пони. — Порозовевшие до того, что розовость у них переходит в какую-то красноту, они упорно не признают оно и заменяют его на он, а у самих — вымя и никакой бычьей стати, одна разляпистость, а в обращении с другими — сплошная скотская грубость, и нежность нашего обаятельнейшего Оно — как правильно выразился ваш мудрейший Пастух, с которым вам несказанно повезло, — им никогда не понять.

— А как же бык Огонек — красивейшая корова из всего нашего стада, которая движется в карнавальной процессии? — вспомнила Антонина-гадалка. — Ведь он тоже украшен, и это только подчеркивает его стать. И как вы считаете, бык этот — он, она или оно?