этническом плане». Советский Союз, напротив, «безусловно, являлся и является на сегодняшний день правопреемником Российской монархии и Российской республики (1917 г.), и семьдесят три года именно он представлял интересы России во внешней политике». Если политические элиты, контролирующие РСФСР, «возьмут курс на создание независимого государства, – предостерегал Лукин, – «нас ожидает длительная ползучая этно-гражданская война». Лукин был убежден, что вместо разрушения прежнего союзного государства российские власти должны помочь Горбачеву восстановить его. Поддержание украинского суверенитета для Лукина и его сторонников определенно было не в интересах России[565].

Ельцин, однако, был впечатлен другим аргументом Солженицына – что русские истощили свои силы, будучи человеческой глиной для «тоталитарной империи». Обращаясь к Верховному Совету Украины, Ельцин говорил, что Россия «не претендует на какую-то особую роль» и «не стремится стать центром какой-то новой империи». Он отказывался даже поднимать вопрос о «русских территориях» в пределах Украины. Отдельно остановился на вопросе Крыма. Он и его советники пришли к выводу, что нужно «предоставить право народам Крыма самим определять свое будущее путем референдума. Нам вмешиваться не следует». Будучи в Киеве, Ельцин подтвердил, что проблема Крыма является «внутренним делом народов Крыма и парламента Украины»[566].

Верховный Совет ратифицировал договор почти сразу, украинские националисты приветствовали точку зрения Ельцина. Спустя несколько месяцев Кравчук сообщил британскому послу в СССР Родрику Брейтвейту, что поддерживает идею Ельцина оставить под контролем Украины все местные налоги, капитальные активы и природные ресурсы. Тем не менее его продолжало беспокоить потенциальное неравноправие в российско-украинских отношениях, потому что Российская Федерация слишком велика. По этой причине, объяснял Кравчук, в интересах Украины скорее не альянс с Россией, а сохранение ослабленного Союза[567]. В этом и состоял парадокс: российское руководство в Москве подталкивало Украину к независимости и двухсторонним отношениям, к которым украинские власти на самом деле не очень-то стремились.

В российском парламенте российско-украинский договор вызвал у многих оторопь. В его шестом параграфе говорилось, что высокие договаривающиеся стороны «признают и уважают территориальную целостность и неприкосновенность УССР и РСФСР в ныне существующих в рамках СССР границах»[568]. Чтобы ратифицировать договор, потребовались время и усилия. Но Лукин и другие парламентарии, участвовавшие в украинско-российской встрече, завизировали официальную копию договора и поддержали его ратификацию. Они истолковали шестой параграф как признание украинской территории на время существования СССР. Никто не мог представить, что подобная формулировка окажется предметом ожесточенных споров и даст повод для войны всего год спустя.

ПОДБОР КАДРОВ

В конце ноября 1990 года Горбачев полностью растратил политический капитал, который дали его «президентство» и чрезвычайные полномочия. Все его советники считали, что он выдохся и потерял точку опоры[569]. Самым разумным шагом для него было выбрать вице-президента в качестве своего будущего преемника, нового энергичного лидера. Подходящей кандидатурой был Нурсултан Назарбаев, руководитель партии и президент Казахстана. Казах был умным, рассудительным и осторожным[570]. Но Горбачев предпочел ему Геннадия Янаева, который, как и он сам, был крестьянского происхождения и сделал карьеру в комсомоле. При Брежневе Янаев возглавлял Комитет молодежных организаций СССР, а позже Союз Советских обществ дружбы и культурной связи с зарубежными странами. Обе должности предполагали поездки за границу и вечеринки с участием иностранных гостей. Янаев никогда не участвовал в разработке реформ и был, мягко говоря, странным выбором.

Другие кадровые решения Горбачева послали тревожный сигнал – он выбирал людей, способных применить силу. Назначил Бориса Пуго вместо Бакатина главой Министерства внутренних дел. Отец Пуго, по происхождению латыш, служил в НКВД во время Большого террора и помогал после 1945 года сломить сопротивление Советской власти в Латвии. Борис Пуго возглавлял латышский КГБ при Брежневе. Его заместителем Горбачев назначил генерала Бориса Громова, российского военного, который вывел последнюю колонну советских танков из Афганистана в 1989-м.

Единственным исключением из мельчающего горбачевского окружения казался министр финансов Валентин Павлов, 53-летний образованный и энергичный человек. Павлов считал себя «чисто финансовым специалистом» – в отличие от демагогов и карьеристов из партийного и комсомольского аппарата. Он был одним из немногих, кто понимал, как функционирует советская денежно-кредитная система и каковы реальные причины кризиса[571]. Павлов был против программы «500 дней», считая ее катастрофической для советской экономики. Он твердо верил в переход к рыночной экономике под авторитарным контролем государства, как это происходило в Сингапуре, Южной Корее, Тайване, и под контролем партии в Китае. Павлов поддерживал идею вступления СССР в МВФ и Всемирный банк, но считал, что это не решит проблему с иностранным капиталом – от государства потребуется специальный комплекс мер для привлечения инвестиций. 6 декабря 1990 года Павлов, глава Госплана Маслюков и главы комитетов Верховного Совета представили на рассмотрение Горбачева «Соглашение о мерах по стабилизации социально-экономической ситуации в стране». Павлов разработал новую подробную налоговую систему взаимодействия между федеральным государством и республиками для пополнения государственного бюджета. В этих целях он предложил ввести 20-процентный обязательный налог на всех госпредприятиях – деньги должны были пойти в федеральный стабилизационный фонд. Это стало новой точкой отсчета для переговоров с Ельциным. В документе было прописано, что если президент распорядится о чрезмерных уступках в пользу республик, особенно Российской Федерации, то он «фактически ликвидирует экономическую базу для существования СССР как федерального государства»[572].

Пятый чрезвычайный и полномочный Съезд народных депутатов открылся в Кремле 17 декабря 1990 года. Он сильно отличался от предыдущих. Теперь большинство демократически настроенных депутатов отождествляли себя со «своими» республиками. Самая большая фракция представляла Российскую Федерацию, включая скептически настроенного и уверенного в себе Ельцина, Бурбулиса и радикалов из «Демократической России». Назарбаев возглавлял блок народных депутатов из Средней Азии, требовавших от центра большей автономии и больших субсидий. Прибалтийские депутаты бойкотировали съезд, как и представители Грузии, Армении, Азербайджана и Молдовы. Многие места на съезде пустовали – это были места депутатов из интеллигенции, находившихся в лекционных поездках и многомесячных научных командировках по приглашению западных фондов и университетов[573]. Большинство депутатов не скрывали, что Горбачев потерял свой авторитет, и голосовали против его предложений. Британский посол Родрик Брейтвейт, внимательно наблюдавший за съездом, отметил, что тем не менее «никто понятия не имел, кем заменить Горбачева в случае его ухода»[574].

Лукьянов председательствовал на съезде и казался подлинным хозяином собрания, контролирующим ситуацию. Неожиданно он предоставил слово по процедурному вопросу депутату из Чечни Сажи Умалатовой, убежденной ленинистке и яростной советской патриотке. Умалатова поставила вопрос о вотуме недоверия Президенту СССР. По ее словам, Горбачев своей политикой «стравил народы» и разрушил страну. Она обратилась непосредственно к Горбачеву: