Взойдя по лестнице, она заглянула в комнатку Ива. Он тихо похрапывал. Ряса, рубашка и сапоги неряшливой вереницей обозначили его путь от двери до кровати. Она положила зарисовки на письменный стол и стала трясти его за плечо, пока он не пробормотал, что совсем проснулся, но тут Мари-Жозеф передумала и спрятала эскизы.

«Если я расскажу Иву о русалке, морской женщине, неужели он мне поверит? – думала она. – Но если я покажу ему… Если покажу всем…»

Вернулась Оделетт с хлебом и шоколадом на подносе. В новом утреннем муслиновом платье с узором из веточек она сияла здоровьем и красотой.

– Я останусь с вами, – с мрачным видом сообщила она, поставив поднос на приоконный столик.

Мари-Жозеф, встревоженная и расстроенная, долго не могла вспомнить, о чем ведет речь Оделетт и откуда взялось новое платье. Но потом все всплыло в ее памяти: и домогательства Шартра, и ее собственное обещание, и подарок Марии Моденской.

– Но только до тех пор, пока положение вашей семьи не упрочится, чтобы я смогла вернуться домой с почетом. Я и сама попробую заработать денег. Я уже не буду служить вам, но по-прежнему готова помогать, ведь вы, мадемуазель Мари, ничего не понимаете в моде. Никто больше не будет называть меня рабыней.

– Я принимаю ваши условия, мадемуазель Оделетт, и буду благодарна вам за помощь.

Мари-Жозеф поцеловала ее в щеку. Оделетт обняла подругу, прижавшись лбом к ее плечу. Внезапно Оделетт задрожала и отпрянула. Ее темные глаза заблестели от слез.

– Когда вы уедете, я буду скучать, сестра, – сказала Мари-Жозеф. – И все же я сделаю все, чтобы вы скорее обрели независимость.

Вновь овладев собой, Оделетт с достоинством склонила голову в знак согласия, а потом перешла за столик, накрытый для завтрака. Мари-Жозеф присоединилась к ней, усевшись на приоконный диванчик, и налила в чашки шоколада. Геркулес принялся тереться о ноги и мяукать; Мари-Жозеф налила ему в блюдце теплого молока.

– Я и вправду ощущаю запах шоколада?

В комнату вошел Ив. Он провел пальцами по волосам, и они локонами, изящнее любого парика, ниспали ему на плечи. Он взглянул на Оделетт:

– А мое место?

– Можете принести себе стул, – совершенно хладнокровно откликнулась Оделетт. – Вам это вполне по силам.

Он нахмурился:

– Хватит, я хочу есть. Оделетт, уступи мне место сейчас же.

– Меня зовут не Оделетт. Меня зовут Халида.

Ив расхохотался:

– Халида! А в следующий раз ты скажешь, что решила принять магометанство!

– Да, решила.

– Я дала мадемуазель Халиде вольную и отныне считаю ее нашей сестрой.

– Что?

– Я ее освободила.

– Повинуясь минутному капризу? Она же единственное наше хоть сколько-нибудь ценное достояние!

– Она принадлежала мне, и я могу ее освободить.

– Через пять лет, когда достигнешь совершеннолетия, но не раньше.

– Я дала ей слово. Она свободна. Она – наша сестра.

Он пожал плечами:

– Я не подпишу вольную. – И, обращаясь к Халиде, произнес: – Не бойся, я никогда тебя не продам, но не можем же мы жить при дворе без служанки!

Оделетт-Халида вскочила так стремительно, что опрокинула стул, и бросилась в спальню Мари-Жозеф.

– Ив, как ты мог!

Он поднял стул, уселся и налил себе шоколада.

– Я? Я только пытаюсь сохранить наше высокое положение.

Он макнул кусочек хлеба в шоколад и проглотил сладкую, пропитавшуюся шоколадом массу, вытирая подбородок ладонью.

– Владеть другим человеком – грех! – «И держать другого человека в неволе, в клетке, – тоже!» – мысленно добавила она.

– Вздор! Кто внушил тебе такие мысли?! Какие еще опасные идеи ты переняла?!

Мари-Жозеф не решилась сейчас заговорить с ним о русалке. Она взяла Ива за руку:

– Не сердись! Ты пользуешься благосклонностью короля. Он обещал наделить меня приданым и найти мне мужа! Так что ты вполне можешь позволить себе великодушие. Наша сестра…

Ив в раздражении швырнул намокший хлеб на стол:

– Приданое? О каком приданом ты говоришь? В разговоре со мной король ни разу не упоминал, что хочет выдать тебя замуж.

– Я думала, ты будешь радоваться.

– Ты очень изменилась, и мне это не по нраву, – отрезал он. – Ты говорила, что твое единственное желание – помогать мне в работе, но…

– Как я буду тебе помогать, запертая в монастырских стенах?

– Но ты же должна где-нибудь жить, пока я путешествую…

– И мне запретят там заниматься науками и станут обвинять в…

– Версаль – не место для девицы.

– Если бы я вышла замуж, то перестала бы быть девицей.

– Может быть, – предложил Ив, – если бы ты вернулась в Сен-Сир…

Мари-Жозеф постаралась сдержаться. Если она даст брату понять, как ужаснул ее такой план, он решит, что она сошла с ума. И возможно, не ошибется.

– Мадам де Ментенон велела всем наставницам постричься в монахини. Вот почему мне пришлось уйти.

– Возвращайся. Посвяти себя Господу.

– Я никогда не приму монашества.

Внезапно их перебил звон и бряцание тяжелых золотых монет. Великолепная в своем гневе, Халида, широко размахнувшись, швырнула на пол пригоршню луидоров. Монеты покатились и запрыгали по ковру, застучали по дощатому полу, бренча, убежали в угол.

– Я сама себя выкуплю. Если этого недостаточно, я заработаю еще.

Надменная, словно придворная дама, Халида облачилась в новое роскошное платье синего, оттенка индиго, шелка. В иссиня-черные волосы она вплела длинную нить блестящего жемчуга.

– Откуда все это? – поразился Ив. – Откуда у тебя это платье и драгоценности?

– От мадемуазель, от мадемуазель д’Арманьяк, от мадам дю Мэн, от королевы Марии!

Ив подобрал монеты.

– Я подумаю о твоей просьбе… когда ты раскаешься и вернешься к истинной вере.

Мари-Жозеф выхватила у него монеты и стала насильно пересыпать в ладони Халиды.

– Это твои деньги и твоя свобода, никто не посмеет их отнять!

– Все равно будет по-моему! – крикнул Ив и выбежал из комнаты.

– Он не со зла, – сказала Мари-Жозеф. – Он просто…

– Он просто наслушался дьявола, который хочет обратить в рабство всех турок. Христианского дьявола, папу.

Люсьен с трудом взбирался по Королевской лестнице. У него болела спина. Он предпочел бы сейчас скакать верхом на Зели, но ему предстояло слушать чтение дневников маркиза де Данжо, в которых скрупулезно отмечалось все касающееся его величества, и наблюдать за реакцией короля.