В дальнем конце сада вереница посетителей змеясь вползала на Зеленый ковер, оттуда в русалочий шатер и теснилась возле фонтана Аполлона, встречая аплодисментами морскую женщину.

«Ее не следовало выставлять напоказ, словно животных в зверинце, – подумала Мари-Жозеф. – Это ниже ее достоинства! А ответственность лежит на мне, ведь это я учила ее дурацким фокусам!»

Однако полномочий закрыть шатер у Мари-Жозеф не было.

Заши резко вздернула головой и загарцевала, требуя, чтобы ее пустили галопом, пустили вскачь, так чтобы ее грива развевалась по ветру, а плащ Лоррена раскрылся за Мари-Жозеф словно крылья.

– Нет, моя боевая лошадка, – прошептала Мари-Жозеф, – мы должны идти спокойным, размеренным шагом. А то еще задавим кого-нибудь, если бросимся спасать из неволи русалку.

«Интересно, – думала она, – русалка умеет ездить верхом? Вдруг она каталась в океане на китах? Вот если бы это было так…»

Мари-Жозеф отмахнулась от своей безумной затеи. Ей никогда не удастся незаметно провести русалку мимо стражи. С двойной ношей Заши не обгонит даже непородистую лошадь. А если попытается, то у нее разорвется сердце.

«Все это ни к чему, – размышляла Мари-Жозеф, – мне не спасти русалку. Ив никогда не простит мне, что я покусилась на его исследования. Граф Люсьен никогда не простит мне, что я лишила его величество шанса обрести бессмертие. А я никогда не прощу себе, что пыталась тебя спасти и не смогла».

– Когда мне вернуться, мадемуазель? – спросил Жак, придерживая лесенку и помогая ей спешиться.

– Не знаю.

Она потрепала Заши по гладкой шее, погладила по мягкой морде, подула в ее раздувающиеся ноздри.

– Я пошлю за вами.

– Вы просто чудо, мадемуазель, – восхитился один из мушкетеров. – Так выдрессировали русалку, что теперь она развлекает зрителей.

– Жаль только, долго это не продлится, – откликнулся другой.

Мари-Жозеф поспешила в клетку. Русалка плавала вперед и назад, потом кругами, дразня зевак.

И вдруг она исчезла. Поверхность воды разгладилась, словно зеркало.

Внезапно вода забурлила. Русалка взметнулась над волнами, подняв гигантский сноп брызг. Ее обнаженное тело сияло. Она с легкостью перелетела в прыжке через Тритона, на вершине сальто взмахнув раздвоенным хвостом, а точнее, снабженными плавниками ногами, стрелой вошла в воду и пропала, не подняв брызг и не оставив даже ряби.

Зрители зааплодировали.

– Бросьте ей рыбу!

– Пусть снова сделает сальто!

Мари-Жозеф не обращала внимания на их просьбы.

«Я не заставлю русалку выполнять фокусы, точно дрессированную собаку!» – подумала она.

Она пропела имя морской женщины, и та откликнулась длинной трелью, создав завесы света и звука, сотканные из сверкания и шепотов, словно северное сияние. Мари-Жозеф прошла меж ними. Бессильные увидеть чудесное мерцание, зрители требовали новых фокусов.

– Будьте любезны, – сказала Мари-Жозеф стражнику, – позовите лакеев, пусть опорожнят бочонок с рыбой в бассейн.

– Значит, отдать рыбу… – начал было он.

Она бросила на него надменный взгляд, он смолк и поклонился.

Лакеи наклонили бочонок. Через край фонтана хлынула морская вода, а вместе с нею – живая рыба. С радостным криком русалка взлетела в воздух, прорвав поток морской воды. Лакеи в ужасе уронили бочонок, и он скатился в фонтан. Русалка нырнула, пытаясь увернуться от удара. Слуги бежали, не обращая внимания на брань мушкетеров.

Зеваки засмеялись и зааплодировали, словно на представлении комедии дель арте. Повернувшись спиной к черни, Мари-Жозеф нахмурилась.

– Теперь вам нечего бросить морской твари! – крикнул один из зрителей. – Хотим увидеть морскую тварь!

– Бросьте ей рыбу!

– Она не тварь!

Никто ее не слышал. Зашумела вода; русалка выпрыгнула из волн, швырнула пойманную рыбу в толпу и, совершив эффектный прыжок, скрылась из глаз. Рыба пролетела по воздуху меж прутьев решетки и ударилась о грудь кричавшего. На лицо и амазонку Мари-Жозеф попали брызги. Волны хлынули ей на ноги, промочив туфли.

Восхищенные зрители захлопали. Из толпы вырвалась маленькая девочка, схватила рыбу и точно бросила ее меж прутьев, отчаянно бьющуюся в детской ручке, обратно русалке. Русалка снова взметнулась над водой, поймала рыбу и съела в два укуса, под конец проглотив рыбий хвост. Девочка рассмеялась; русалка пропела ей замысловатую трель.

– Русалка хочет нас выдрессировать! – со смехом сказала мать девочки, и следом за нею расхохоталась толпа и мушкетеры.

Русалка взмахнула раздвоенным хвостом и ушла в глубину.

Бочонок покачивался на волнах. Русалка стала толкать его вдоль бордюра фонтана. Она поворачивала и вертела его на воде, а потом взобралась на кружащийся бочонок и с шумом бросилась оттуда в глубину бассейна. Зрители зааплодировали.

– Хватит! – в ярости крикнула Мари-Жозеф, не в силах видеть такое унижение русалки.

Никто не обратил на нее внимания.

– Мадемуазель де ла Круа, сдержитесь, прошу вас, – сказал кто-то у нее за спиной.

Хмурый, у бордюра фонтана стоял граф Люсьен, слегка опираясь на трость.

– Пожалуйста, прикажите им перестать, граф Люсьен!

– Чем же они вас так расстраивают?

– Они ее дразнят, травят, как медведя!

– Сомневаюсь, что вы хоть раз видели медвежью травлю, иначе не стали бы сравнивать. Ваша русалка развлекает их и радуется, точно так же как прежде развлекала вас и радовалась сама.

– Это совершенно неуместно.

Граф Люсьен усмехнулся.

– Пожалуйста, не смейтесь надо мной.

– Нисколько, напротив, сочувствую, если вам незнакомо удовольствие, которое способны получать от игры и люди, и животные.

– Она не…

Тут на доски помоста налетела бочка, прервав Мари-Жозеф, и несколько раз подряд громко ударилась о планки. Туфли Мари-Жозеф окатила волна.

Мари-Жозеф встала на колени и опустила руки в воду. Русалка перестала колотить бочку и подплыла к ней, проскользнув меж ее пальцами.

Пропев короткую музыкальную фразу, словно разразившись одной яростной вспышкой, русалка бегло обрисовала всю свою жизнь. Вот она ловит рыбу, вот плавает меж разноцветными коралловыми рифами тропических морей. Вот она на Севере резвится среди айсбергов, уходящих вершинами в глубину. Вот она измеряет морские бездны и пропасти, издавая особый звук. Вот она играет с детьми своего клана. Вот она плавает меж щупальцами гигантского ручного осьминога вместе со своим другом-водяным, ныне распростертым со вскрытой грудной клеткой на секционном столе. Вот она и ее друг предаются любви – греховной любви ради наслаждения, а не ради продолжения рода – в сиянии, исходящем от пятнистой искрящейся кожи осьминога. Когда русалке грозит серьезная опасность, она опускается в глубины океана, куда не проникает луч света, и почти перестает дышать. И всегда, повсюду с нею прикосновения и песни других русалок и водяных.