ярким событием начинающегося личного правления. Король покинул Париж 2 сентября, Мелён, где был сформирован его эскорт, — 13 сентября, но добрался до Бокера только после Дня Всех Святых. Королевская кавалькада преодолевала за день не более шести-семи лье, несколько раз останавливаясь по пути: неделя в Невере, почти столько же в Лионе с торжественным въездом в город и четыре дня в Авиньоне для официальной встречи с Папой. В ноябре королевская кавалькада наконец-то добралась до Лангедока. Почти целый месяц ушел на путешествие по провинции, поскольку каждый город требовал нескольких дней королевского присутствия: Ним, Монпелье, Безье, Нарбон, Каркассон… Наконец, Тулуза, где король пробыл шесть недель. Визит к Гастону Фебу в его графство Фуа, затем опять Каркассон, Нарбон, Безье, Монпелье и Ним. Еще несколько дней с Папой в Авиньоне, затем долина Роны и Дижон с роскошным приемом, устроенным герцогом Бургундским. После этого Шатийон, где снова увидели Сену. В Баре произошло пари между Карлом и его братом и сумасшедшая гонка в Париж. 23 февраля 1390 года король вернулся в столицу.

Путешествие длилось почти шесть месяцев. Столь длительное отсутствие короля в столице могло быть оправдано только очень вескими причинами. Современники не стали их долго искать: король отправился умиротворять своих подданных на Юге, положить конец тирании, от которой страдали жители Лангедока, и сместить герцога Беррийского. Историки приветствовали это "возвращение силы королевской власти на Юге" с якобинским одобрением, но, будучи большими почитателями Фруассара, они рассматривали личный визит короля не более чем повод для "головокружительных празднеств" и прискорбных растрат. Но политическое значение поездки в Лангедок было гораздо глубже.

Оно выходило за рамки эпизода, связанного с окончанием опеки, которой в то время исполнился год. Вряд ли стоит удивляться тому, что король хотел дистанцироваться от своего дяди Иоанна Беррийского, которого южане люто ненавидели. Но если Иоанн Беррийский 1 сентября 1389 года сложил с себя полномочия лейтенанта короля в Лангедоке, то этот акт нельзя рассматривать как наказание неспособного и непопулярного правителя. Все было несколько проще. Король собирался лично посетить Лангедок, и лейтенанту больше не было смысла представлять его там. Вполне естественно, что король вернул себе делегированные герцогу полномочия. Это был акт суверенитета, а не жест независимости. Что касается Филиппа Бургундского, также как Иоанна Беррийского, то он не сопровождал короля в его путешествии. Однако, что бы ни говорил Фруассар, это неправда, что, прибыв в Авиньон, Карл резко отстранил их обоих от власти. Филипп в это время находился в своих графствах Артуа и Фландрия, которые очень в нем нуждались. А Карл был далек от того, чтобы отстраняться от Бургундского дома. Первой остановкой в его путешествии стало графство Невер, где он пробыл девять дней, у молодого графа Иоанна, старшего сына герцога Бургундского, которому в то время было восемнадцать лет. Визит молодого короля к молодому принцу очень подходит к этому путешествию юности.

Ведь если из своих дядей король оставил при власти только герцога Бурбонского, то с собой он взял своего брата герцога Туреньского и двоюродных братьев Анри де Бара и Пьера де Мортена, двадцатилетних принцев, почти не имевших земель, состояния и власти, которые вместе с королем были надеждой новой монархии.

Въезд короля в крупные города стал поводом для церемониальных празднеств, а граф Фуа, Гастон Феб, хотел показать этим принцам с севера, что такое южное гостеприимство, поэтому Фруассар писал, что Карл и Людовик с их свитой провели несколько ночей, "танцуя, веселясь и резвясь" с прекрасными дамами Авиньона, на "пирах и балах", а поездка на Юг была показана им как череда праздников, безрассудств, способных вывести из равновесия хрупкий ум молодого короля. Однако трудно усмотреть бесшабашный разврат в посещении Клюни и Сент-Антуан в Дофине, а веселье в строгих встречах с авиньонскими кардиналами и сложных переговорах с адвокатами графа Фуа, не говоря уже о долгих аудиенциях с многословными консулами городов или даже монотонных прогулках серым зимним утром.

Приготовления

Путешествие в Лангедок не разорило ни Францию, ни короля. Подданные которых король посетил оплатили все расходы, как, например, город Лион, а Штаты Лангедока согласились на субсидию в размере пяти франков с очага. По традиции города и епископы должны были предоставить королю жилье на время его прибывания в их стены: вино, овес, овец и волов или деньги. Бремя было посильным. Правда, на дорогу и содержание эскорта пришлось взять из королевской казны 103.000 франков… Историки, для которых накопление резервов является золотым правило государственных финансов, винят в этом мудрых мармузетов. Только в том году они заложили 300.000 франков золотом в хранилище Венсенского замка и двадцать кожаных мешков по 5.000 франков в подвалы замка Мелёна…

Сколько же на самом деле стоила поездка в Лангедок? Расходы королевского двора говорят сами за себя: вместо 6.000 ― 7.000 франков в месяц в среднем тратилось 14.000. При этом не было никаких признаков расточительства: то, что оставалось от запасов вина и овса, заготовленных для каждого этапа путешествия, без промедления продавалось. Король и его свита в городах, где они останавливались, ничего не покупали. Великолепные товары итальянцев в Авиньоне этих господ не прельщали. Разочарованный  Датини ди Прато[19] обвинил их в скупости. И это вполне понятно, поскольку ему удалось продать им лишь несколько молотков и клещей, на 20 франков… Таковы были "безумные расходы" в Авиньоне. При подготовке к поездке, политическое воображение мармузетов работало на полную катушку. Расписание, маршрут, визиты — все имело смысл, все было продумано до мельчайших деталей, потому что в этой поездке на карту было поставлено все: интересы христианского мира и королевства.

Долгое отсутствие короля стало для новой монархии испытанием, как для правительства, так и для администрация. Правительство тоже отправилось в путь. Оливье де Клиссон и Бюро де Ла Ривьер сопровождали короля. Государственные чиновники остались в Париже. Жан Ле Мерсье следил за финансами. Канцлер был на своем посту. Все органы власти функционировали самостоятельно. За все годы существования государственной бюрократии король ни разу не покидал свою столицу на столько месяцев, не оставляя вместо себя принца или хотя бы королеву. В это время Изабелла находилась на сносях. Ни она, ни Валентина не были посвящены в дела королевства. В Париже государственными органами власти были те, кто представлял короля.

В городах королевства государственная власть была объектом культа, литургию которого мармузеты подготовили с той же тщательностью, с которой готовили майские празднества и въезд королевы в Париж. Не случайно во время путешествия был трижды проведен новый королевский ритуал — в Лионе, Монпелье и Безье: впервые король Франции въезжал в город под балдахином из золотой ткани, который несли над ним на шестах четыре "прекрасные дамуазели" в Лионе, и лично консулы в Монпелье и Безье. В июне городские советники Лиона закупили драгоценные шелка, необходимые для изготовления такого балдахина. Именно с этого началась подготовка к празднику въезда короля, что свидетельствует о его важности, а также, возможно, о прямом приказе, полученном из Парижа. Новый ритуал королевского въезда в города по образцу шествия на праздник Тела и Крови