Не мешает искажение пространства увидеть и то, как одна из фигур поворачивает на ходу свое металлическое лицо в сторону Тарин.

Теперь моя очередь выйти вперед. У меня сводит желудок от нервов. Кардан настоял на том, чтобы именно я вершила королевский суд над нашими пленниками.

«Ты герой дня, – сказал он мне. – Ты выполнила львиную долю самой тяжелой работы, тебе и решать их судьбу».

Справедливым будет считаться любое наказание, которое я выберу, от смертной казни до изгнания или проклятия. И чем остроумнее окажется наказание, тем радостнее оно будет приветствоваться.

– Вначале услышим просителей, – говорю я.

Оук отходит в сторону и становится между Тарин и Орианой.

Вперед выходят и становятся на колени два рыцаря. Один из них говорит первым:

– Мне поручено просить за всех, кто совершил такое же преступление, что и я. Когда-то мы были в рядах армии Эльфхейма, но сознательно ушли вместе с генералом Мадоком на север, когда он освободил нас от наших клятв. Мы предали Верховного короля и… – Тут он запинается. – И хотели положить конец его правлению. Мы заблуждались. Мы совершили ошибку. Мы хотим искупить свою вину и доказать нашу верность короне – отныне и навсегда.

Затем вступает второй рыцарь:

– А мне поручено говорить от имени тех, кто, как я, был когда-то в рядах армии Эльфхейма. Затем мы сознательно ушли с генералом Мадоком на север, когда он освободил нас от данных нами клятв. Мы предали Верховного короля и хотели положить конец его правлению. Но у нас нет желания искупить свою вину. Мы шли за своим командиром и были верны ему. Пусть нас накажут, но мы все равно не выбрали бы иного пути.

Я вновь смотрю на толпу, на жителей Эльфхейма, которые сражались и проливали свою кровь. На тех, кто оплакивал своих погибших друзей и родных. Делаю глубокий вдох.

– При Высоком Дворе солдат принято называть соколами, – начинаю говорить я и сама удивляюсь твердости своего голоса. – Для тех, кто не желает искупить свою вину, правильнее всего превратиться в соколов. Летать по небу, охотиться в свое удовольствие. Но в свой привычный вид вы не вернетесь до тех пор, пока не причините вреда ни одному живому существу, даже мухе, в течение одного года и одного дня.

– Но чем же мы будем питаться, если не станем охотиться? – спрашивает рыцарь.

– Уповайте на доброту других и живите подаянием, – холодно, насколько могу, отвечаю я. – А у тех, кто хочет искупить свою вину, мы примем клятву верности и любви, после чего вы вновь станете рыцарями Верховного Двора. Но за свое предательство вы будете мечеными. Ваши руки навсегда останутся красными, словно запачканными кровью, которую вы собирались пролить.

Кардан ободряюще улыбается мне, а Рандалина явно раздражает то, что все приговоры я выношу одна, без участия Совета. Он кашлем прочищает горло, однако прервать меня так и не решается.

Следующая просительница – леди Ноури из Двора Зубов.

Следом за ней трусит королева Сурен. К ее лбу все так же пришита корона, и, хотя поводок снят, пробитое в запястье отверстие по-прежнему осталось, и кожа вокруг него все еще покрасневшая, воспаленная.

Делаю знак слуге подойти ко мне с уздечкой, которую я так и не использовала.

– Мы бы примкнули к вам, – опустившись на одно колено, говорит леди Ноури. – Но мы сделали вам предложение, а вы сами отвергли его. Так что позвольте нам возвратиться на север. Разве мы уже не достаточно наказаны?

– Лорд Джарел пытался заманить меня в рабство. Вам известно об этом? – спрашиваю я, указывая на уздечку.

Поскольку лгать она не может, ей остается лишь промолчать.

– А ты? – спрашиваю я у Сурен.

Девочка издает пугающий, дикий смешок.

– Мне известно все, что они думали сохранить в тайне. – Голосок у нее тоненький, неуверенный. Очевидно, не слишком часто ей вообще доводится говорить.

Меня тянут за рукав. Я удивленно поворачиваю голову и вижу рядом с собой Оука. Он жестом просит меня наклониться к нему и, когда я это делаю, шепчет мне на ухо. Рандалина, кажется, сейчас хватит удар.

– Помнишь, ты сказала, что мы не можем ничем помочь ей, – напоминает мне Оук. – А теперь-то можем, правда?

Я откидываю голову назад и спрашиваю, глядя ему прямо в глаза:

– Ты хочешь просить за королеву Сурен?

– Да, – отвечает он.

Я отсылаю Оука назад к Ориане и уже с большим, чем когда-либо, оптимизмом начинаю думать о том, что когда-нибудь он захочет сесть на трон фейри.

– Мой брат попросил меня о снисхождении, – говорю я. – Королева Сурен, вы готовы поклясться в своей верности короне?

Сурен смотрит на леди Ноури, словно спрашивая ее разрешения. Леди Ноури кивает.

– Я ваша, Верховная королева, – говорит девушка и добавляет, скосив глаза в сторону: – Ваша и Верховного короля.

– А теперь я хочу услышать вашу клятву верности своей королеве, – поворачиваюсь я к леди Ноури.

– Да, конечно, – испуганно смотрит на меня леди Ноури. – Я клянусь быть верной Верхов…

– Нет, – качаю я головой. – Не мне. Я хочу, чтобы вы дали клятву ей. Вашей королеве. Королеве Двора Зубов.

– Сурен? – Глазки леди Ноури начинают бегать. Впервые за все время, что я знаю ее, леди Ноури выглядит испуганной.

– Да, – говорю я. – Поклянитесь ей. Она же ваша королева, разве нет? И вы либо дадите ей клятву верности, либо сами будете ходить в золотой уздечке.

Леди Ноури скрипит зубами, долго не может выдавить ни звука, но потом все же бормочет слова клятвы. Выражение лица королевы Сурен остается при этом каким-то странным, отстраненным.

– Хорошо, – киваю я. – Верховный Двор сохранит уздечку у себя и будет надеяться, что она никогда не понадобится. Королева Сурен, поскольку за вас просил мой брат, я отпускаю вас безо всякого наказания, но на этом Двор Зубов прекращает свое существование.

Леди Ноури ахает.

– Ваши земли, – продолжаю я, – переходят во владение Верховного Двора, ваши титулы отменяются, ваши крепости будут заняты. А если вы, Ноури, попытаетесь нарушить этот приказ, помните, что вы присягнули Сурен, и она будет иметь право наказать вас сама, наказать так, как сочтет нужным. А теперь ступайте прочь и благодарите Оука за его заступничество.

Сурен улыбается мне, и это совсем не дружественная улыбка, нет. Замечаю заостренные зубы Сурен, кончики которых испачканы чем-то красным, и это очень беспокоит меня. В голову впервые приходит мысль о том, что Сурен могли держать в узде просто из страха перед тем, что она может натворить.

Последним передо мной появляется Мадок. Его запястья и лодыжки закованы в тяжелые кандалы, а страдальческое выражение лица заставляет меня задуматься, не сделаны ли эти оковы из губительного для фейри железа.