надо. Это неправильно, — он хватается за одеяло и находит под ним мою руку. Крепко стискивает. — Я позабочусь о тебе, Аня. Я обо всем позабочусь.

То место внутри меня, которому отчаянно нужна поддержка, принимает его слова. Хотя я все еще мечтаю, чтобы мать была здесь, он рядом, и все, что надобно сделать, мы сделаем вместе.

После обеда я наконец узнаю, как кора превращается в мягкое волокно, из которого колюжи ткут одежду и покрывала. Отмокающие в соленой воде свертки мы раскладываем на плоских камнях. Развязываем их и частично разворачиваем.

Я работаю с женщинами из своего дома. У каждой из нас в руках молоточек из пористой внутренней кости кита — как и предвещал Маки несколько недель назад. Мой очень легкий, но, проведя большим пальцем по его бороздкам, я чувствую, какой он прочный. Этими молоточками мы отбиваем кору на плоских камнях. Она становится все тоньше, бороздки делят ее на волокна. Я не поднимаю глаз из страха ударить по пальцу.

Оттого что мы стучим по ней, кора нагревается, начинает пахнуть картошкой и соленой водой. Волокна становятся податливыми, как шелк. Я слежу, как женщины располагают свою кору, и повторяю за ними. Я отбиваю свою полосу коры снизу доверху, разделяя ее на нити длиной с мои волосы, а потом и длиннее. Дойдя до конца и отделив все волокна, я вслед за остальными женщинами оборачиваю нити вокруг растопыренных пальцев, чтобы сделать из них моток.

С этой работой я справляюсь лучше, чем со всем, что поручали мне колюжи до этого. Полученные мною нити похожи на шелк для вышивания и так же поддаются сматыванию.

Женщины переговариваются, повысив голос, чтобы их слышно было за стуком молоточков. Я настораживаюсь, когда краем глаза замечаю, что одна из них поглядывает в мою сторону. Она говорит обо мне? Многие смотрят на меня, потом возвращаются к своему занятию.

Через некоторое время у меня начинает болеть голова от непрестанного стука и громких голосов. Тошнота все усиливается. Мне нужно уйти отсюда. Я бросаю молоточек и убегаю.

Позже я стою на коленях за кустами, сомневаясь, что смогу вернуться. Я слизываю каплю воды с широкого листа, смакуя холодную жидкость. Что сказали обо мне женщины? Они поняли, почему я убежала?

И тут я слышу крики. Один из голосов принадлежит мужу. Я бегу обратно по тропе.

Муж стоит в кругу мужчин возле домов и орет на всех. В его руках шерстяное одеяло. Оно волочится по грязи. Рядом рыдает новобрачная — дочь усатого тойона, — а женщины, с которыми я молотила кору, пытаются ее успокоить.

— Коля, — окликаю я, — что происходит?

— Эти дикари, — кричит он. — Они пытаются забрать у меня одеяло.

Я смотрю на одеяло. Белое, отделанное черными и голубыми полосами. С нарядной бахромой по краям. Я никогда его прежде не видела. Бровастый пытается его выхватить, но муж загораживается от него плечом и отводит одеяло в сторону.

— Где ты его взял?

— Она дал а, — кричит он, показывая на плачущую женщину.

— Что случилось с нашим старым одеялом?

— Ничего с ним не случилось. Но оно старое. Изношенное. Нам нужно новое.

Я смотрю на новобрачную, с плачем прижимающуюся к женщинам.

— Но это, кажется, ее одеяло.

— Ты на чьей стороне? — плюется он. — Я ее спросил. Сказал, что мне нужно это одеяло. Для тебя. В твоем положении. У нее их полно.

— Коля, нет! — кричу я.

Произошло ужасное недоразумение. Конечно, у нее полно одеял. Она только что вышла замуж. Это одеяло — подарок на свадьбу. А может, оно входило в приданое.

— Она согласилась, — настаивает он.

— Она тебя не поняла.

— Нам нужно новое одеяло. Они должны дать нам новое одеяло.

Он должен его вернуть.

— Коля, мне не нужно новое одеяло. Мне и без него хорошо.

Он выглядит так, будто я дала ему пощечину.

— А как же ребенок? Ты вообще думаешь о ребенке?

Я не прекращала думать о ребенке. Ни на секунду.

— Коля, пожалуйста. Верни ей одеяло.

Мужчины попятились, но следят за каждым его движением. Бровастый тяжело дышит. Он напряжен и готов наброситься при малейшем поводе.

— Коля! — жестко кричу я.

Он бросает покрывало, и оно падает в грязь.

— Я сделал это для тебя, Аня, — восклицает он. — Для тебя и для ребенка.

Растолкав всех на своем пути, он исчезает на тропе, ведущей в лес.

Стемнело. Я не видела ни мужа, ни других моряков после того злосчастного случая днем. Новобрачная подняла свое одеяло из грязи и скрылась в доме, остальные женщины последовали за ней. Я убежала в лес, захваченная новой волной тошноты. Меня стошнило, после чего я долго сидела на старой коряге.

Осмелившись наконец вернуться к домам, я стала искать мужа. Но не смогла найти ни его, ни старого Курмачева с Джоном Уильямсом. Я подумала, что это обнадеживающий знак. Возможно, все успокоились. Возможно, их отправили работать.

По прошествии нескольких часов эта мысль стала казаться менее здравой. Уже слишком темно для работы. Куда они могли уйти? В доме царит тишина. Люди оглядываются на меня, сидящую на своем обычном месте, потом отводят глаза.

Подают вечернюю трапезу. Два куска рыбы с крошечными печеными корешками. Впервые за сегодняшний день я чувствую голод. Корешки волокнистые, обугленные по краям. Они горькие, но я нахожу их вкус приятным.

Я съедаю столько, сколько могу, а мужа с моряками все нет. Обитатели дома ложатся спать, но Николай Исаакович до сих не вернулся. Если бы я только знала несколько слов на языке квилетов! Если бы я только знала, как сказать «где» и «муж», этого было бы достаточно. Какие слова могли бы прозвучать в их ответе? Их мне тоже надо знать. Может быть, «хорошо». Наверняка — «вернется». «Скоро будет дома» — то, что мне хотелось бы услышать.

Я сворачиваюсь клубочком на нашем коврике, стараясь согреться, чтобы заснуть. Натягиваю наше старое одеяло, хорошее старое одеяло, до самого горла и закрываю глаза.

На берегу собралась толпа. Приближаются три челнока, оставляя за собой длинный серебристый след. Это возвращается Николай Исаакович с остальными? Я бросаю хворост, который несу, и бегу к толпе.

Первый челнок пристает к берегу. Мужа в нем нет. Но зато оно наполнено всякой всячиной. Корзинами, коробами, пузырями и свертками, обернутыми ветвями и листьями. Квилеты начинают выгружать добро. Во втором челноке мужа тоже нет. Зато там есть американец. Его всегда легко определить по рыжим волосам, даже издалека. Когда лодка причаливает, он берет короб, должно быть, полный,