желтые клювы кажутся огненными всполохами на сером небе. Они подлетают к нам. Некоторые девушки закрывают руками головы. Чайки так близко, что я слышу биение их крыльев и чувствую, как воздух обдувает мне щеки.

Следуя за колюжкой Кларой, я карабкаюсь по камням. Они скользкие у воды, и я передвигаюсь медленнее обычного: мой недавно появившийся животик, хотя еще совсем небольшой, уже лишает меня равновесия. Какая-нибудь старая крестьянка посмотрела бы на меня и сказала, что я жду сына.

Мы доходим до отвесного склона скалы. Девушки цепляются за него и карабкаются.

Первая девушка исчезает наверху. Мгновение спустя она появляется снова, высунув голову из-за края.

— Ишаква квалилчо. Квол аксвол![60] — говорит она, едва повышая голос, словно рассказывает какой-то секрет.

Небольшое плато наверху усеяно гнездами, сплетенными из сухой травы и выложенными серыми перьями. В каждом по два-три крапчатых зелено-коричневых яйца. Без сомнений, это яйца чаек, чьи крики раздаются еще сердитее, а сами они подлетают уже так близко, что я могла бы до них дотронуться, если бы осмелилась.

Первая залезшая на плато девушка наступает на гнездо. Раздается жалобный хруст. Остальные делают то же самое. Чайки кричат, летая вокруг девушек, которые ходят по плато, растаптывая гнезда с яйцами. Девушки не произносят ни слова.

Я сбита с толку. Раньше колюжи никогда так не делали.

Колюжка Клара останавливается и смотрит на меня. У моих ног — гнездо с одним-единственным яйцом. Она топает ногой, чтобы показать, что я должна сделать.

Я качаю головой, отказываясь. Она хмурится, потом сама наступает на гнездо и давит яйцо.

Когда все яйца раздавлены, мы спускаемся и плывем домой. С каждым ударом весла у меня в ушах раздается глухой стук, с которым опустилась нога колюжки Клары, и хруст лежащего передо мной яйца. Я не могу соотнести то, что она сделала, что все они сделали, с тем, что я знаю о колюжах.

Два дня спустя колюжка Клара дает мне весло и снова ведет на берег. На этот раз нас ожидают два челнока: второй довольно глубокий, но намного короче первого. Парни привязывают маленький челнок к нашему большому. В маленький садятся всего две девушки. Большая лодка тянет их за собой, но они все равно гребут, чтобы облегчить наш труд. Нос снова поворачивает к морю, и, когда мы проплываем мимо мыса, я преисполняюсь уверенности, что мы возвращаемся на чаячий остров.

Мы все там уничтожили. Вплоть до последнего яйца. Не знаю, зачем мы туда плывем. Когда челнок стукается о камни, чайки снова разъяренно кричат.

Я следую за колюжкой Кларой и остальными. Медленно поднимаюсь по отвесному участку пути. Последней достигаю вершины. Оказавшись там, я оглядываюсь. Гнезда вернули себе прежнюю форму, они снова выложены перьями и полны яиц. Нас здесь словно и не было.

Колюжка Клара наклоняется и берет яйцо. Потом поворачивается к другому гнезду и берет второе. Остальные девушки присоединяются. Они тихо переходят от одного гнезда к другому и, не обращая внимания на чаек, берут по одному яйцу из каждого. Эти яйца они кладут в маленькие корзинки, которые принесли с собой. Те устланы мягким сухим лишайником, чтобы яйца не разбились.

Каждое яйцо свежее. Нам это известно, потому что мы уничтожили все старые яйца три дня назад. Чайки спокойно отложили новые — в этом они не отличаются от кур у нас в России, — а после того как мы уйдем, они отложат еще взамен тех, что мы забрали. И когда мы будем есть эти яйца, мы точно будем знать, что они хорошие.

Через несколько недель чайки выведут птенцов и улетят, когда те обрастут перьями, а на следующий год вернутся снова, и все повторится. Выживание птиц и выживание колюжей зависит друг от друга. То же касается мидий, икры сельди и всего остального, что колюжи собирают на море и на суше, — их действия подчинены круговороту взять — отдать. То, что я посчитала бессмысленным разрушением, оказалось частью системы, которая растянулась, как паутина, и так же, как паутина, невидима, пока не посмотришь на нее под правильным углом.

Я наклоняюсь над гнездом. Яйцо гладкое, как фарфоровое, и теплое. Я осторожно кладу его в корзинку, а потом перехожу к следующему гнезду.

Когда мы с полными корзинками возвращаемся к челнокам, на каменистой отмели, где мы высадились, полыхает костер. Его развели парни. Девушки показывают им яйца, потом собираются у костра. Порыв ветра задувает дым мне в лицо. Я кашляю и тру глаза. Почему мы еще не плывем обратно?

Потом девушки поднимаются и достают со дна большого челнока свои щипцы для готовки. Они выкапывают из оранжевых углей камни и относят их к маленькому челноку. Когда камни падают в лодку, над ней поднимается пар. Я и не догадывалась, что в маленьком челноке вода.

Колюжка Клара берет свою корзинку с яйцами и жестами показывает мне, чтобы я взяла свою и шла за ней к лодке. Мы кладем яйца в горячую воду, рядом с камнями. Закончив, мы все садимся в большой челнок и плывем домой.

Высадившись, мы достаем яйца из воды и кладем их обратно в корзины. Потом идем от дома к дому, раздавая яйца старикам. Они принимают их с широкими улыбками, от которых вокруг их глаз собираются морщинки. Когда мы доходим до дома усатого тойона, девушки показывают мне, что я должна дать яйцо старому Ивану Курмачеву.

Он берет его так осторожно, что девушки смеются.

— Что это?

— Чаячье яйцо. Вареное.

— А мне? — спрашивает американец.

— Они только для стариков. Ты слишком молод, — отвечаю я, потом говорю Курмачеву: — Давай попробуй.

Он разбивает яйцо об ногу и очищает от скорлупы. Все смотрят. Вонзив большой палец в белок, он отщипывает кусочек и кладет в рот. Мгновение спустя по его лицу расползается улыбка.

— Вкусно, — говорит он.

— На что похоже?

— Попробуйте, — он предлагает мне кусочек.

— Так не честно, — говорит американец. — Вы тоже не старуха.

Я колеблюсь. Это правда.

Колюжка Клара ловит мой взгляд и подносит пальцы к губам. Повинуясь ее жесту, я беру кусочек яйца и кладу в рот.

Оно жирное, чуть жестковатое и с рыбным привкусом, но теплое и приятно насыщенное. Похоже на индюшачьи яйца, но только если их есть с икрой и сметаной.

Женщины смотрят на меня выжидательным взглядом. Когда я, еще не прожевав, улыбаюсь и киваю, они смеются. Проглотив, я говорю:

— У-шу-юкш-улиц.

Я понимаю, что это слово из языка Маки, а не их, но не знаю, как