доходами»). Лишь относительно меньшая часть буржуазии была занята настоящим «зарабатыванием денег», причем возможности получения и накопления прибылей сильно возросли. Заметным стал слой сверхбогачей или плутократов. В начале 1890-х годов в США было больше 4000 человек, состояние которых превышало 1 млн долларов.

Для большинства людей из класса буржуазии предвоенные десятилетия были благоприятными; а для счастливчиков они и вообще стали исключительно изобильными. Люди из «нового нижнего слоя среднего класса» получали, в денежном выражении, не слишком много; их доходы не превышали доходов высококвалифицированных ремесленников, хотя назначались в расчете на год, а не на месяц и не на неделю, как у рабочих; при этом им приходилось тратить «на поддержание достойного внешнего вида» гораздо больше денег, чем рабочим. Тем не менее их общественное положение было, разумеется, выше, чем у рабочих масс. В Британии мужчины из этого общественного слоя могли даже считать себя «джентльменами» (как называли себя раньше только дворяне-землевладельцы), поскольку этот термин потерял свой первоначальный смысл и стал применяться ко всем, кто не занимался физическим трудом. (В частности, так никогда не называли рабочих.) Большинство этих людей считало, что дела у них обстоят лучше, чем у их родителей, и надеялось, что их детей ожидают еще лучшие времена. Все же это не уменьшало характерного для них чувства недовольства и возмущения по отношению к выше- и нижестоящим классам.

Тем, кто принадлежал к миру буржуазии, было поистине почти не на что жаловаться, потому что всякий, имевший годовой доход в несколько сот фунтов, мог вести вполне обеспеченную жизнь в достойных условиях, причем указанная сумма была далеко не предельной для богатых людей. Великий экономист Маршалл писал в своем труде «Принципы экономики», что профессор мог вести достойную жизнь на 500 фунтов в год{180}; эту цифру подтверждал его коллега, отец Дж. М. Кейнса, имевший ежегодный доход в 1000 фунтов (оклад плюс доход с наследства), из которых он откладывал по 400 фунтов в год; на оставшиеся деньги он содержал дом с тремя постоянными слугами и гувернанткой (комнаты были оклеены лучшими обоями от фирмы «Моррис»!); имел два отпуска в год (в 1891 г. месячный отдых в Швейцарии стоил для супружеской пары 68 фунтов) и еще удовлетворял свои увлечения: собирание марок, охоту на бабочек, занятия логикой и, конечно, пристрастие к игре в гольф{181}. При этом не составляло особого труда найти возможности потратить в сотни раз больше, так что сверхбогачи «прекрасной эпохи» — американские мультимиллионеры, русские великие князья, южноафриканские золотые магнаты и разные международные финансисты соревновались между собой в мотовстве. Но для того, чтобы вполне наслаждаться радостями жизни, вовсе не надо было быть сверхбогачом, потому что, например, в 1896 году обеденный сервиз из 101 предмета, украшенных монограммой владельца, можно было купить в Лондоне меньше чем за 5 фунтов (и это была розничная цена). В последние 20 лет перед 1914 годом стали популярными крупные международные отели, строительство которых началось еще в середине XIX века, в период массовой прокладки железных дорог. Многие из них до сих пор носят имя их тогдашнего владельца, знаменитого Цезаря Ритца. В них нередко останавливались очень богатые люди, но предназначались они не специально для богатых, строивших для себя или арендовавших собственные резиденции. Эти отели были рассчитаны на просто богатых и состоятельных людей. Так вот, лорд Розбери как-то обедал в отеле «Сесиль», и этот обед, отнюдь не стандартный, обошелся по 6 шиллингов с человека. Обслуживание весьма богатых людей оплачивалось по другим расценкам. Так, в 1909 г. набор клюшек для гольфа, вместе с сумкой, стоил в Лондоне 1,5 фунта, а базовая цена нового автомобиля фирмы «Мерседес» была равна 900 фунтов. (Леди Уимборн с сыном имели 2 таких машины, еще 2 «Даймлера», 3 «Даррака» и 2 «Напье»{182}.) Так что нет ничего удивительного в том, что в фольклоре буржуазии те предвоенные (до 1914 год) времена получили название «золотых дней». Как не удивительно и то, что существовал «класс бездельников», привлекавший общее внимание «безумными тратами», предпринимавшимися для того, чтобы блеснуть своим богатством и положением (конечно, не перед низшими классами, о которых никто и не думал), а перед другими толстосумами. Характер того времени показывают некоторые замечания богачей, ставшие хрестоматийными; например, ответ Дж. П. Моргана на вопрос о том, во сколько обходится содержание яхты: «Если Вы спрашиваете, значит, Вы не сможете себе этого позволить»; или замечание Джона Д. Рокфеллера по поводу известия о том, что Дж. П. Морган оставил после своей смерти 80 миллиардов долларов: «Вот так так, а мы-то думали, что он был богат!». Такие настроения были типичными для эпохи «золотых дней», когда, например, дельцы от искусства, вроде Джозефа Дювиня, убеждали миллиардеров, что только коллекция работ старых мастеров сможет поддержать их престиж; когда преуспевавший торговец бакалеей не мыслил своей жизни без роскошной яхты, а ловкий биржевой игрок — без нескольких скаковых лошадей и загородного дворца с охотничьим угодьем; когда за один уик-энд расходовалось непомерное количество разнообразной еды, поражавшее воображение.

Жены, сыновья и дочери преуспевавших бизнесменов составляли обширный контингент людей, не зарабатывавших, а тративших деньги. Это было (как мы увидим далее, в гл. 8) необходимым элементом эмансипации женщин: Вирджиния Вульф говорила, что у нее должно быть «собственное гнездышко» стоимостью в 500 фунтов в год; а великое сотрудничество Беатрис и Сиднея Вэббов, участвовавших в делах фабианского общества, стоило 1000 фунтов в год, назначенных ей в день ее свадьбы. Безвозмездная помощь и денежные субсидии обеспечивали благотворительность: кампаний «за мир» и «за трезвость» и акций помощи беднякам (это было время «походов в народ» активистов из среднего класса) — до поддержки некоммерческого искусства, примерами которой полна вся история искусства и литераторы начала XX века; так, поэзия Рильке существовала благодаря щедрости его дяди и участию поклонниц из высшего общества; стихи Стефана Джорджа и работы по критической социологии Карла Крауса, как и философские труды Джорджа Лукаса — за счет доходов от семейного бизнеса; так же как и литературные произведения Томаса Манна (пока он не разбогател). Еще один соискатель частных пожертвований, Е. М. Форстер, говорил так:

«Я получаю всего лишь деньги, а выдаю возвышенные мысли». Такие люди постоянно увивались вокруг богачей в их загородных виллах и городских апартаментах, обставленных дорогой мебелью ручной работы, изготовленной по методам средневековых ремесленников для тех, кто мог за это заплатить; их принимали и в гостиных «избранного общества», где стали «любить искусство», служившее фоном их богатства, хотя прежде оно не относилось