— Значит, мы пойдем вброд, — Мамору скрипнул зубами и перехватил внимательный взгляд Хиаши.

— Я подготовлю войско, господин, — тяжело уронил тот и увел коня прочь.

Уничтожение первой переправы он ожидал. Но второй... Теперь часть Империи, что лежала по другую сторону реки, была практически отрезана от оставшейся половины. Их соединяли лишь восточные земли, в которые направилась Талила, потому что в них через реку был выстроен крепкий каменный мост, который нельзя было сжечь.

Тем, кто остался на западе, придется переправляться на другой берег своими силами. Но бурное течение могло потопить небольшие лодки и плоты, а других у крестьян не было. И никакой торговец не станет рисковать своим товаром и деньгами, не прикажет отправить повозки вброд.

Император сделал это, чтобы остановить продвижение армии Мамору. Но это было как отсечь самому себе руку. Он не мог не понимать, что войско попробует перейти реку вброд, пусть это и означало потерю времени и сил, а также — людей, потому что не все дойдут до другого берега.

И Мамору впору было задуматься, почему же его младший брат решился на столь огромный риск?.. Он был безумцем, ослепленным ненавистью и жаждой мести, но крылась ли причина в этом? Или в чем-то другом?

Например, в том, что в его глазах такой риск был оправдан?.. Что такой риск мог привести к быстрой победе?

Но Мамору этого не сделал. Он не задумался.

И много позже он об этом сильно пожалеет.

***

Войско роптало. Глухой, недовольный шум гулял среди самураев, пронизывая ряды, словно затяжной холодный дождь.

Это началось не сразу. Сперва воины просто терпели, стиснув зубы, когда порция за вечерней трапезой стала на четверть меньше. Когда вместо полноценного ужина им выдавали плошку жидкой каши, кусок жесткой лепешки и пригоршню сушеного мяса. Когда вместо горячего бульона приходилось жевать холодную, уже почти несъедобную лепешку.

Они терпели, потому что знали: война требует жертв.

Но когда голод стал постоянным спутником, когда у костров стало меньше разговоров, а больше угрюмого молчания, терпение начало истощаться.

— Мы идем слишком долго, — первые жалобы прозвучали спустя неделю.

Они делали крюк.

Огромный, изматывающий крюк, который каждый день отдалял их от столицы Империи и от настоящего врага. Путь был тяжелым и потому казался бесконечным. Каждый день грязь липла к сапогам, и даже лошади увязали в разбитой дороге. Они теряли силы, обозы застревали в топях, и людям приходилось вручную вытягивать повозки, погружая ноги в холодную жижу.

Мамору слышал ропот и видел недовольных. Лучше всего он слышал то, о чем пока не говорили. Их было не так много, тех, кто возмущался вечерами у тусклых костров, которые не согревали. Но любое зерно рано или поздно дает свои всходы. Пока их было немного, но пройдет еще неделя, вторая... Они достигнут сужения реки, и самураи увидят, что им предстоит преодолеть... Недовольных станет больше. Это было неизбежно.

В любое другое время он отправился бы вперед войска, чтобы своими глазами оценить место, в котором они должны перейти реку. И нужно было разведать, что скрывалось на другом берегу. Их могла поджидать ловушка, ведь у Императора были те же самые карты, по котором шли и они. Он не мог не понимать, куда направится Мамору после второй сожжённой переправы.

Император мог намеренно заманивать их в место, откуда у них уже не получится выбраться...

Но Мамору не хотел бросать войско. Он чувствовал, что обязан остаться, и потому вместо себя отправил полководца Хиаши с небольшим отрядом. Они должны были разведать местность и убедиться, что на другом берегу их не ждет ловушка.

Без полководца, которому он доверял, Мамору стало особенно тяжело. Не так много было людей, на которых он мог положиться, и Хиаши был одним из них. Остальные же сейчас сопровождали Талилу...

Он не жалел о принятом решении. Но признавался сам себе, что поход оказался куда труднее, чем ожидал. Мамору ничего не изменил, если бы представился такой случай, но с удовольствием разделил бы свое бремя с еще одним человеком.

Испортившаяся погода лишь все усугубила. Сплошная стена из дождей продолжалась несколько дней лишь с небольшими перерывами. Вода размыла дорогу. Идти стало сложнее и дольше. И припасы, которые везли на повозках, оказались под угрозой. Они могли намокнуть, а лошади и колеса застревали в грязи.

Войско двигалось медленно, слишком медленно.

Дождь не прекращался. Он моросил с утра до вечера, ледяными потоками стекая с капюшонов, пропитывая одежду, делая ее тяжелее. Люди мерзли, их кости ломило от холода, но развести нормальный костер было почти невозможно — древесина мгновенно намокала, и даже когда кто-то пытался раздуть пламя, дым просто стелился по земле, не давая тепла.

Ропот становился все громче.

— Дорога больше похожа на болото, — ворчал кто-то, переминаясь с ноги на ногу и выжимая мокрый рукав. — Если так пойдет дальше, мы и до зимы не доберемся.

— Мы и до следующей ночи можем не добраться, — угрюмо добавил другой, вытирая мокрый лоб. — Если хоть часть припасов намокнет, что мы будем жрать, а? Грязь, как свиньи?

Они были правы.

Часть припасов уже была испорчена.

Мамору об этом знал.

Сухари, которыми рассчитывали растянуть запасы, размокли и покрылись плесенью. Мешки с рисом пострадали чуть меньше, но все равно ощутимо.

Громкие голоса, донесшиеся с самого хвоста войска, заставили его обернуться и ударить пятками жеребца.

— Воды слишком много! — с той стороны раздался недовольный крик.

Очередная повозка завязла в грязи, лошади не могли ее вытянуть.

— Убирайте все лишнее! — рявкнул Мамору приблизившись.

Самураи развязывали мешки, скидывали все, что можно было оставить. Некоторые косились друг на друга, явно недовольные тем, что теряют припасы, которые могли бы еще пригодиться.

— Если сгинем в болоте, еды нам не понадобится! — отрезал Мамору, не терпя возражений.

Сказать против никто ничего не посмел, но глухой гнев и раздражение прошлись по толпе.

На пятый день вернулся Хиаши с отрядом. Такой же вымокший до нитки, уставший и злой. Но он принес хорошие вести, и люди чуть воспрянули духом.

— Перейти реку можно, господин, — сказал он и тут же зашелся жестким кашлем, который выжигал из груди весь воздух. — И путь на том берегу свободен. Мы просидели сутки, прячась, но не увидели ничего, что было бы подозрительно.

Договорил, и вновь его скрутил приступ сухого кашля. Сырость и холод подточили многих, Хиаши был далеко