Пусть ты не захватываешь, а освобождаешь — враги меняются ролями. Ты отбиваешься и переходишь в наступление, ты преследуешь врага и победным маршем ступаешь по его землям… и уподобляешься ему. Потому что невозможно сохранить себя, свою человечность — пусть в случае эльфов это звучит глупо — до последнего боя. Ведь ты помнишь всё, что творил враг, помнишь сожжённые города, убитых детей и женщин, товарищей, навеки оставшихся на поле битвы. И в сердцах, заледеневших от зла, созерцаемого каждый день, пробуждается первобытный принцип «око за око», и вот уже другая сторона рушит прекрасные города и реками льёт кровь невинных…

Когда в сад, сжимая в ладони опущенный клинок, ступил Эсфор, я растерянно опустила руки.

Он не походил ни на того мальчика, что когда-то фехтовал здесь деревянным мечом, ни на того юношу, что любовался звёздами со своей возлюбленной. Эсфор, которого знала я, был другим… но этот больше напоминал труп, по какому-то недоразумению ещё державшийся на ногах.

Он сделал несколько шагов, явно собираясь пройти через сад. Потом скользнул по лежащим телам беглым взглядом.

И когда понял, кто именно лежит на траве, отреагировал совсем не так, как Ильхт.

— Мири!

Меч выпал из его руки, когда Эсфор рванул вперёд и рухнул на колени:

— Нет, Мири, Мири, очнись! Очнись, ты же…

Дрожащие пальцы коснулись её лица. Потом метнулись ниже — к древкам болтов в неподвижной груди. Так и не решившись дотронуться, снова вернулись выше — к шее, туда, где должен был биться пульс.

Он не верил.

Пусть даже не мог не понимать: уже ничего не изменить.

— Нет, ты должна была бежать с остальными, не дожидаться штурма, почему ты… — он обнял мёртвую принцессу за плечи, прижал к груди, легонько покачивая, точно баюкая в объятиях, — почему, почему, поче…

Он поднял голову к звёздному небу над Хьяртой. Такому же звёздному и ясному, как много лет назад, когда Мириана тайком наблюдала, как маленький эльфийский принц дерётся с её братом.

Закричал. Без слов, но в этом крике я услышала его душу. Обнажённую, ободранную и искалеченную, обратившуюся одной огромной открытой раной.

И зарыдал. Горько, страшно, давясь всхлипами. До кашля, до хрипоты.

— …жана, вставай!

Голос не принадлежал Акке… и заставил меня открыть глаза. Не в саду, триста лет назад, а в лаборатории Лода.

Здесь и сейчас.

Колдун сидел рядом с моей постелью. Полностью одетый, не заспанный — видимо, давно уже встал. Одна рука лежала на моём плече. Наверное, пытался меня растолкать, только я не помнила этих попыток.

Я лихорадочно нашаривала очки; а перед глазами всё ещё стоял сад под холодными звёздами.

— Я не мог тебя разбудить, — сказал Лод.

Взгляд его был пристальным.

— В итоге вот… разбудил. — Я привстала на локте. — А зачем?..

— Ты плакала во сне.

Я недоумённо коснулась щеки.

Точно, мокрая. Странно, я не помнила своих слёз. Или не заметила.

Ладно, во сне не считается.

— Что тебе снилось?

— Кошмар один. — Я опустила глаза, уставившись на ножку стола. — Пустяки.

Наверное, я всё же расскажу ему.

Просто не сейчас.

— Пустяки так пустяки. Всё равно пора вставать. — Лод мирно протянул мне руку. — У меня к тебе деловое предложение.

Неужели Акке говорил правду? И Лод действительно ещё нуждается в моей помощи? Ну да… пусть я обычная девчонка, которой всего-то и дали, что немножко мозгов — мне тоже нравится быть нужной. Особенно если тот, кто дарит тебе это ощущение, не одержим расистскими идеями.

И кажется, я поняла. Поняла, зачем Акке показал мне этот кошмар, который когда-то происходил наяву. Грозя повториться снова.

Нет. Не допущу. Теперь — не по той же причине, по какой помогла дроу изначально. Не потому, что от этого зависит моя судьба, и не потому, что могу самоутвердиться, прекратив трёхсотлетний идиотизм… чтобы после сбежать домой с войны, которая никогда не была моей.

Не для себя.

А потому, что такого нельзя допускать.

И если я могу помочь, ещё хоть чем-то помочь — я обязана это сделать.

— Уже страшно. — Я вложила пальцы в его ладонь, и Лод помог мне встать. — Что за предложение?

— На самом деле не такое и страшное. Хоть и рискованное. Но об этом после завтрака.

Тоже мне, интриган.

Ладно, завтрак так завтрак.

Я побрела в ванную, стараясь выкинуть жуткий сон из головы. Нет, не забыть — просто сделать так, чтобы перед глазами больше не стояли кошмары военных дней. Потому что это — прошлое, которое стоило помнить, но которое не должно мешать настоящему.

А в настоящем меня ждало таинственное предложение, новые уроки… и сразу две принцессы, вместе со мной вращавшиеся по своим маленьким орбитам вокруг наследника Ильхта. Мужчины, который объединил нас общими, пусть и очень разными интересами.

И здесь, как во многом другом, определённо читалась злая шутка судьбы.

Ведь в отличие от большинства девчонок я никогда не хотела иметь ничего общего с принцессами.

На этот раз, к большому моему удивлению, завтракали мы с Лодом вместе.

По возвращении в лабораторию я увидела на столе две тарелки. Колдун сидел в кресле напротив одной из них, явно ожидая, когда я присоединюсь к трапезе; и когда я оправдала его ожидания, пожелал мне приятного аппетита.

— Ты же обычно ешь не здесь, — заметила я, охотно поглощая очередной омлет. Это блюдо почему-то попадалось в моём меню чаще других.

— Нет, здесь. Просто обычно я просыпаюсь намного раньше тебя.

А сегодня, видимо, то ли он разоспался, то ли меня разбудили не в обычное время — то ли всё вместе.

— Где Бульдог?

— В моей спальне. Прошмыгнул как-то в щель, а мне жаль было выгонять…

Ел колдун неторопливо и аккуратно, не набивая рот, тщательно пережёвывая. И бесшумно.

Нет, меня не раздражало ни аппетитное причмокивание, которым отличался Сашка, ни надутые щёки хомячка, которыми обычно щеголяла я: всегда ела быстро, торопясь перейти к более интересным занятиям. А вот моя бабушка во время наших с Сашкой трапез предпочитала убегать в другую комнату — считала наши застольные повадки крайне неэстетичными. Меня это сначала задевало. Можно подумать, мы хватаем еду грязными руками и капаем на себя жиром, как в Средние века… потом перестала обращать внимание. Особенно когда мама заявила, что это проявления здорового аппетита, которые лично её только умиляют.