Да, у меня проблемы с едой. Были, во всяком случае. Не знаю, как сейчас. Нынче никто не указывает мне на них. Может, они и сохранились — почем я знаю?

Подруги — другое. Но, во-первых, я не чувствовала себя ничем обязанной подругам, с которыми ела вместе. Меня не беспокоила толщина их кошельков, потому что платила за себя сама. Не рискуя поставить человека в неловкое положение: закажешь, что понравится, например, лозанью и черепаший суп, а у него хватит только на макароны и черепашьи коготки.

Так вот, я ела суп чуть ли не впервые в присутствии постороннего мужчины. И он ласково, как родная бабушка, глядел на меня. Радовался: у девочки хороший аппетитик.

Через месяц после того, как мы стали вместе жить, он деликатно указал мне на ошибку: «Не хлюпай, пожалуйста, когда ешь жидкое». Я смутилась, кивнула и постаралась отныне есть как можно бесшумнее.

Через два месяца он звякнул ложкой о тарелку и сказал построже: «Я же просил тебя. Не хлюпай».

У моего мужа ангельское терпение. Было.

Я немного огорчилась, что так огорчаю своего ангельского мужа. И во второй раз приняла решение отныне есть как можно тише. Ложка плывет по воздуху бесшумно, ничто не мешает супу так же бесшумно вылиться в рот.

Ещё через неделю он постучал пальцем по столу и настоятельно попросил. Даже потребовал. Он сказал укоризненно: «Ну!» И добавил: «Сколько можно?» Но так как я помнила о своем намерении есть, производя не больше шуму, чем пушинка, летящая в потоке сквозняка, и искренне полагала (заблуждалась, конечно), что именно так и поступаю, я обиделась. Он прав. Так действительно больше нельзя.

Итак, с меня хватит. Довольно! Свободу попугаям! И кроликам! Отныне никто не помешает мне есть, как свинье, чавкая, причмокивая, хлюпая, разбрызгивая суп во все стороны из моей одинокой лохани, так, чтобы брызги попадали на скатерть, и на пол, и даже, возможно, долетали до кухонной мойки».

Умозрительно смешно, да. Боже. Я ещё пыталась справиться так, чтобы ничто не сломалось. Опосредовать опыт. Написать роман. В весёлом духе. Карикатурный. Файлик и должен был стать началом.

По окончанию листопада бродила в вечернем парке «Дубки». Хотелось говорить — сказать всё. Чтобы не пугать прохожих, достала мёртвую трубку сотового и стала рассказывать ей — и про то, как я бродила в тумане парка четыре года назад, и что от сырого запаха древесных грибов кружится голова, и нынче холодно, а скоро совсем похолодает…

Раньше рядом бежала весёлая рыжая собака со смешным, несолидным для боксёра именем Бакс.

Собака умерла. Трубка отвечала надменной, абсолютной пустотой. Пустотой, в которой таилось чьё-то враждебное присутствие, и жутковато приникать к ней живым мерзнущим ухом.

— Теперь, к счастью, я уже совсем остыла. Думаю, всё к лучшему, что мы разошлись. Он вообще стал в моём сознании подобием пустой оболочки, содержание выветрилось, ушло куда-то.

— Остыла, говоришь. Вижу, вижу… Ты уже столько времени распинаешься на тему того, как именно ты к нему равнодушна и насколько градусов охладела. Ну-ну.

— Не передергивай. Что ж ты думаешь, три года вечной любви могут вот так сразу подернуться пеплом?

Если бы сейчас позвонил кто-нибудь, ну вот кто-нибудь, из тех, с кем я хотела бы поговорить, даже если тот, кому я предназначала речи — я даже не стала бы с ним разговаривать. Так была увлечена собственным монологом. Типичная возгонка: в одиночку женщина влюбляется, в одиночку разочаровывается. Не прорвать плотную ткань.

Да и всё равно ведь — не позвонили…

— Когда умер великий мудрец, — поучала я трубку, — ученик рыдал, а люди спросили: «Что ж ты плачешь, учитель ведь тебе говорил, и ты повторял, что смерти нет, да и вообще мир — пустота?» Как, мол, соотносятся твои речи и твои слёзы? А ученик отвечал, что не он плачет, а плачут его глаза, учителя больше не доведётся им видеть, и не он дерёт на себе волосы, а его руки, от тоски: больше не обнимут учителя…

Лишь однажды плавное течение нашего разговора было нарушено: какая-то старушка, проходя мимо, буркнула:

— Лучше бы ты в Путина влюбилась.

Оторопелая, глядела ей вослед. Так и недоумеваю.

Впрочем, должно быть, послышалось.

От Ульриха пришло очередное очень милое и очень бессмысленное электронное послание, в котором были слова «хотел бы обнять тебя, маленького отважного солдата». Какая чушь. Бессмысленно и тупиково, обоюдоострые стремления прочь от собственных одиночеств. Ещё один фрагмент чужого, лишнего, ложного опыта. Лучше прекратить всякую переписку, чем вести её в таком духе, томясь собственным бессилием и невозможностью какой-либо встречи.

А если бы встречу и было возможно назначить, придумать, провести — не завела бы она в ещё более глухой тупик? Конечно. Вроде и мнится, дальше тупика хода нет, но всегда есть возможность ещё усугубить тяжёлое положение. Ну хоть в этом отношении жизнь предоставляет большие возможности.

Не интересно, что было год назад в то же время. Иной раз люблю припомнить, что было, скажем, ровно в полдень такого-то ноября такого-то года. Но теперь лучше не вспоминать. Что б там ни происходило — тогда мы были муж и жена. Рассматривая фотографию (я во внутреннем дворике летней Академии МВД), испытала нечто вроде боли за неё (ту, что на снимке) и за него (кто никогда не взвесит в руке глянец конкретной картинки). Словно два маленьких и глупых человечка, где-то когда-то бывшие нами — злобные гномики — разрушили всё, что могло бы состояться. И не состоялось…

Евгений каждый день стучится в аську: «послушай, айда в клуб!», «позволь пригласить тебя на маленькую прогулку», «скучаю по вам».

Бывало, учительница увещевала нас: запоминайте правила, зубрите грамматику — вот доведется строчить письмо любимому (любимой), ошибок поналепите, тут, мол, вас и разлюбят.

Школа, милая школа.

Тогда слышалось дикостью, понятно: кому взбредет писать письма, мы что тут все, козлы собрались? Взрослый класс взирал на прекраснодушную староватую дурочку у доски с густым недоумением в прищуренных глазах.

Теперь вот знаю, зачем учить грамматику — непрошибаемый аргумент: чтобы не сделать ошибку в переговорах по аське. Всерьез задумалась: как надо говорить? Скучаю «по вам» или «по вас»? Одно спасение от собственной безграмотности — безграмотность окружающих.

Достославный Роман предложил, не много не мало, вместе снимать квартиру и подарил желтую с червлёными краями розу. Гипотеза, что мы с ним в глубине души одного пола, и подтвердилась и пошатнулась в одно и то же время.

Но больше подтвердилась — я поняла намерение: когда не хватает денег, другу или подруге предлагают: «Слушай, давай снимем квартиру на двоих».

В маршрутке двумя минутами раньше сказал, есть отличная идея и сейчас мы выйдем и он её изложит. Вот только что на весь «рафик», не стесняясь, разглагольствовал, хочет попробовать подзаработать оператором конторы «секс по телефону». А тут решил подождать, пока выйдем.