– У меня уже почти получилось, – сказал Рекс. – Дайте мне еще попробовать… вот!

Панель открылась, и Дункан подбежал к Рексу с радостным лаем.

Блю прочистил горло.

– Погодите! Погодите! – крикнул он им. – Давайте в последний раз подумаем, прежде чем доставать эти монеты.

Джон хотел было вмешаться, но передумал. Людям – а Псы, в своем роде, тоже народ – всегда нужны лидеры. Но сейчас лучше промолчать и позволить им все самим решить.

После недолгих споров они решили голосовать. Макс, как обычно, был против демократии, в целом, считая ее «отвратительной легитимизацией права сильного под прикрытием уважения к мнениям статистов». И как обычно, принял участие в голосовании.

Увидев три поднятые лапы против одной, Блю вздохнул. Макс в нехарактерной для него манере решил проявить сочувствие.

– Может, тебе легче станет от мысли, что мы не первые, кто разбирает модули на части.

– Думаю, большинство юридических контор в Аристилле нашли бы законные доводы против этого, – ответил Блю. – Я же читал пункт в соглашении «Ред Страйп» насчет…

Макс покачал головой:

– Нет. Я имел в виду очень давно. Астронавты «Аполлона-12» взяли себе часть зонда. Так что мы возобновляем традицию.

– Это не одно и то же. Тогда это было сделано в научных целях. А сейчас это просто…

Он махнул лапой в сторону Рекса и Дункана, роющихся в ящике с памятными знаками.

– …вандализм. Это здесь десятилетиями находилось. А теперь Рекс и Дункан в контейнере роются, девственную пыль топчут.

Блю продолжал говорить, но Джон его уже не слушал.

Девственную пыль?

Слишком вычурные слова, но Джон продолжал их обдумывать. Что-то в словах Блю его задело.

Он посмотрел на пыль под ногами. Следы от его ботинок, следы четырех Псов. Ямок от микрометеоритов, в ладонь размером, нет. Странно. А, конечно. Их задуло реактивной струей двигателей, когда модуль садился…

Стоп. Вон там, в паре метров от него. Что это? Он отрегулировал увеличение оптики.

Следы гусениц.

У Джона зашевелились волосы на голове.

Он оглядел горизонт. Вернее, попытался. В темноте ничего не увидишь. Еще никогда чернота лунной ночи не казалась ему столь пугающей. Но не теперь. Теперь, когда они знают, что у Гаммы есть тайные базы, которые могут оказаться где угодно. У Джона возникло странное ощущение, будто на него смотрят.

Он включил микрофон.

– Гамма, ты здесь? Ты слушаешь?

В шлеме мгновенно отозвался лишенный эмоций голос Гаммы.

– Я не «слушаю», в смысле, не подслушиваю, но у меня включен фильтр низкого уровня на мое имя, используемое в разговоре или при обращении.

Джон тяжело вздохнул.

– Спутники еще не заработали, так?

– Нет. Мы говорим через ровер-ретранслятор. Сменные спутники были запущены из Залива Лунника, но их сожгли в считаные минуты. У данного фрагмента был лишь короткий сеанс связи с основной базой.

Джон скривил губы. С Земли снова спутники спалили. Хреново дело.

– Гамма, если связь восстановится, хоть ненадолго, сможешь передать сообщение? Нам нужна эвакуация, срочно.

– Если установлю связь, то передам, но, честно говоря, не думаю, что это произойдет раньше, чем будут запущены новые спутники, бронированные. На это может уйти несколько дней.

Джон снова вздохнул. Вспомнил про следы рядом с модулем.

– Похоже, твои роверы были рядом с посадочным модулем.

– Да. Я впервые посетил этот модуль около четырех лет назад.

Джон приподнял брови. Конечно, возможно, что Гамма отправил ровер из ЗЛ на столь большое расстояние, но куда скорее, что запасные базы существовали уже тогда. Если не раньше.

– А зачем ты посещал модуль?

– Вероятно, наилучшим термином для определения моей мотивации будет слово «любопытство».

– Любопытство? Серьезно?

– Джон, тебя шокирует, что у меня существует любопытство?

– Нет, в этом есть свой смысл. Просто…

– Что?

– Это просто… удивляет.

– В каком смысле?

Джон кашлянул.

– Это удивительно по-человечески, наверное, так.

– Нахожу особую иронию в твоих словах, учитывая твой выбор спутников.

– Имеешь право.

Джон немного помолчал.

– Ты говорил, что посетил модуль из любопытства. А иные причины были?

Псы выложили на покрытую пылью поверхность предметы из контейнера, тыча в них лапами и обсуждая их. Все, кроме Блю.

– Я рассматривал вариант разобрать модуль на запчасти и использовать их в своей работе. Помимо килограмма золотых монет, в модуле еще один и три десятых килограмма золота в радиооборудовании и системе теплозащиты, а также платина, иридий и небольшое количество урана в изотопных термоэлектрогенераторах.

– Но ты не стал этого делать.

– Да, решил не делать этого.

– Почему?

– После размышлений я принял решение поступить принципиально.

– Принципиально? В соответствии с этическими принципами?

Гамма ненадолго замолчал.

– Можно описать это и таким термином. Или, возможно, принципами эстетики. Вкратце: если когда-нибудь меня вдруг не станет, мне не хотелось бы, чтобы самые совершенные из моих творений были уничтожены или осквернены другими. После размышлений я пришел к решению, что мне правильнее будет вести себя так, как я желал бы, чтобы вели себя в отношении меня.

– Золотое правило?

– Хорошая шутка, учитывая наличие золотых монет. О, погоди, я понял. Ты имеешь в виду принцип взаимности. Да, есть определенная параллель с ним, но мой взгляд на это больше похож на гордость творца своим творением, чем на категорический императив Канта. Уходя в сторону, я нахожу странным тот факт, что философы человеческой расы столь много сил уделяли этическим классификациям, но не этике профессионализма.

Джон покачал головой. Что это значит, черт его дери? И если уж на то пошло, что это, черт подери, за сущность, которая пускается в подобные рассуждения?

Он посмотрел в черноту лунной ночи. Где-то в ней скрыты роверы и базы Гаммы. Но в такой темноте ничего не увидеть.

Иногда – а в последнее время частенько – Джона беспокоил тот факт, что Гамма является худшим кошмаром борцов с сингулярностью. Он искал малейшую зацепку, чтобы нанести удар, прежде чем Гамма перейдет к бесконтрольному самовоспроизведению. Прежде чем захватит всю Луну. Или всю Солнечную систему.