Многие женщины моего возраста заканчивали разговор о моих волосах словами: «Как здорово, что ты это сделала! Удачи!» Они хотели опосредованно осуществить свою мечту через меня, но признавали, что бабульке, которая готова вычеркнуть прыжки с парашютом из своего списка обязательных дел, немного удачи не повредит. Они коллективно наблюдали за мной, как за канарейкой в шахте: выживет или нет?

Большинство из них, подобно Элизе, аплодировали моей храбрости, позволившей мне уйти на ту территорию, куда они все еще не отваживались ступить. И все же меня поражало количество женщин, которые под конец разговора напоминали мне: «Ну, ты же всегда сможешь снова покраситься, если тебе не понравится». Это был этакий сестринский жест принятия на случай, если мой дурацкий эксперимент обернется провалом.

Храбрость похвальна, но не всегда безопасна. Для слишком многих из нас в том, чтобы больше не выглядеть молодой, таятся свои угрозы. Требование выглядеть молодо заставляет нас покупать продлевающие молодость зелья с настолько неправдоподобными заявленными свойствами, что мы и не подумали бы верить в такую чушь в любой другой сфере своей жизни. Одних из нас это требование толкает к депрессии, других – к косметологу за уколами красоты, а третьих – под нож пластического хирурга.

Даже мои старшие подруги, которые красят волосы, признаются, что уже не один год думают о том, чтобы перестать закрашивать седину, но чувствуют, что просто «не готовы». Не готовы к чему?

Каким бы странным это ни показалось, думаю, самый честный ответ на этот вопрос – не готовы выглядеть старыми. Это особенно верно для тех моих подруг, которые работают в корпоративной среде. Они зарабатывали свои высокие посты годами учебы, жертв и упорного труда. И все же они боятся, что, если будут выглядеть на свой возраст, это каким-то образом поставит под сомнение их… что? Актуальность знаний? Конкурентоспособность? Или дело в чем-то более глубоком? В их чувстве самоценности?

Хотя я с самого начала в основном комфортно чувствовала себя в своей «седой ипостаси», случались и срывы.

«В каком возрасте умерли ваши родители?» – этот неловкий вопрос задала мне молоденькая медсестра, когда я недавно сменила врача-терапевта. До того как я стала седой, вопрос звучал иначе: «Ваши родители живы?»

Я на тот момент ходила полностью седая всего пару дней и носила свою новую индивидуальность, как стареющий Питер Пэн – с бравадой и неуверенностью, с полной палитрой чувств, которые способны возникать в любых новых обстоятельствах. Реактивная и безжалостная, я выпалила в ответ: «Вы задали этот вопрос потому, что у меня седые волосы?» Бедная девушка вспыхнула и застыдилась, но я-то пленных не брала! «Вы делаете вывод, что я слишком стара, чтобы иметь живых родителей, просто потому что у меня седые волосы?» Медсестра многословно извинилась. Мне показалось, что она вот-вот заплачет. После такой открытой демонстрации оборонительной реакции мне и самой захотелось провалиться сквозь землю от стыда.

Обретение силы – это внутренняя работа. Дать себе разрешение и право бросать вызов нормам – задача не для слабых духом, и вся эта история с сединой – сложное предприятие. Час на час не приходится: я решительная, но неуверенная; освобожденная, но стеснительная.

Время идет, и я все спокойнее отношусь к своему решению. Седина соответствует тому образу жизни, который я намерена вести до конца своих дней. Простому. Спокойному. Контркультурному. Вместе с этим решением – не противоречить естественному ходу вещей – я дала себе разрешение выглядеть на свой возраст, веря, что моя солидарность с ним компенсирует любые допущения, которые сторонние зрители могут связывать с серебряной шевелюрой.

В самом начале своего паломнического пути я дергалась, проходя мимо зеркала, встречая в нем свое седовласое отражение. Оно застигало меня врасплох, но я не страдала от этого. Я была полна желания принять эту знакомую незнакомку – зная, что, принимая ее, я становлюсь на один шаг ближе к тому, чтобы более полно принять себя.

Я поднимаю крышку ноутбука. Всплывающее уведомление сообщает, что у меня есть новое письмо от фирмы Six, моих разработчиков в Англии. Я открываю его. «Ура, – говорится в нем, – мы рады сообщить вам, что все готово!»

Я два года ждала этого момента. Но вместо радостного волнения ощущаю головокружение и тошноту. Оксиконтин[35] начинает действовать, притупляя жгучую боль в брюшной полости; у моего плеча мягко шипит кислородная подушка. Муж читает в кресле в моей одноместной палате.

Дежавю. Почти за двадцать семь лет до этого дня я сидела на похожей больничной койке в Нью-Йорке, ощущая такую же резкую боль в животе после кесарева сечения. (Я даже спросила медсестру, не забыл ли кто у меня на животе коробку горящих спичек.) Тот же тип дивного наркотического тумана – только предыдущий вариант был вызван морфином, любимым обезболивающим медиков в 1991 году. Другое отличие сегодняшнего дня – то, что медсестра не подходит ко мне, неся на руках чудесно пахнущего младенца.

Разве что… погодите-ка, ведь бизнес – мой новый интернет-сайт под названием CoveyClub.com – это тоже своего рода новорожденное дитя. И разве не появился он как раз вовремя, чтобы унять душевную боль оттого, что наше домашнее гнездо опустело? Двадцатисемилетний Джей-Джей живет и работает в Нью-Йорке, а двадцатидвухлетняя Лейк – в Бостоне. Оба счастливы и процветают. А ведь, как мы знаем, любая мать счастлива настолько, насколько счастлив самый несчастный из ее детей. Так что – да, я счастлива. Действительно счастлива.

Нажимаю кнопку «ответить» и набираю текст: «Извините, ребята. С запуском придется подождать. Только что, в три часа ночи, мне экстренно вырезали аппендикс. Собираюсь поспать».

Ой, погодите-ка! Еще одна параллель. Двадцать семь лет назад после двадцати восьми часов в трудных родах доктор зашивал меня, и медсестра подошла, чтобы дать мне в руки Джей-Джея; вид этой чудесной маленькой почти квадратной головки, которая отказывалась проходить по родовому каналу, вызвал у меня такие неконтролируемые рыдания, что врач, чтобы закончить со швами, попросту отключил меня. Последнее, что я сказала в тот день: «Отдайте его Джеффу. Собираюсь поспать».

Вот такие они, параллели в жизни женщины-предпринимателя. Шестидесяти одного года от роду.

В это приключение под названием «свой бизнес» я пустилась два года назад, когда закрыли журнал More, которым я руководила на протяжении восьми лет. More был, пожалуй, единственным журналом, посвященным образованным женщинам от сорока и старше с высоким уровнем дохода. У него была аудитория страстных поклонниц в 1,5 миллиона человек, но слишком мало рекламодателей, чтобы поддерживать его миссию. Хотя все факты и цифры доказывают, что женщины старше сорока ответственны в Америке за траты, составляющие 40 миллиардов долларов ежегодно – и обладают свободой решать, на что эти деньги тратить, – высокодоходные рекламодатели настолько боятся, что «старухи» испортят репутацию их брендов, что отказываются вкладывать деньги в любое СМИ, не ориентированное на «поколение миллениума».