Ему бы, Бельскому, возглавлять все это могучее движение в сибирские просторы, но коварный соперник, похоже, забыл о нем надолго, если не навсегда.

Вести меж тем от тайного дьяка шли одна горше другой. Скончался боярин Никита Романович Юрьев, который вместе с князем Мстиславским начал было поддерживать Годунова, но то была лишь видимость, и первый боярин прознал про это.

Кто виновен в смерти боярина Юрьева, тайный дьяк умалчивал, намекнув лишь, что к этому причастна злая рука.

В Верховной боярской думе осталось лишь трое. Вернее, один Годунов против двоих. Однако он не хотел мириться даже с этим. Выкинул он и двух остальных из Верховного гнезда. Об этом Богдан узнал тоже из отписки тайного дьяка, присланной месяц спустя. Дьяк извещал, не отрицая и не утверждая, лишь как о свершившемся факте, что Годунов раскрыл заговор против себя. Князья Шуйские, Воротынские, Головины, а с ними и князь Мстиславский замыслили, пригласив на пир царского зятя, передать его в руки убийц или отравить. Расправа не замедлила: князь Мстиславский пострижен в монахи и отправлен в Кирилло-Белозерский монастырь; Воротынских и Головиных заключили в темницу. Не коснулись только князя Шуйского, за которого замолвил слово перед Федором Ивановичем архиепископ, и тот не посмел ему отказать, хотя Годунов настаивал на наказании.

«Все. Единовластен, — заключил Богдан, дочитав столь грустную отписку. — Шуйский станет теперь тише воды, ниже травы, ожидая своего часа. Но и Борис не успокоится. Схлестнутся в определенное время. Пух полетит».

Но безделие в тоске по минувшему, в зависти к могуществу бывшего третьеразрядного среди дворовых вельмож скоро для оружничего окончилось: заволновалась Казань, подстрекаемая крымским ханом Ахмет-Гиреем, за нею возмутилась вся черемиса Горной и Луговой сторон, и хотя мятежники не беспокоили села и города Нижегородской земли, воевода счел нужным принять предупредительные меры, спешно укрепить гарнизоны Лыскова, Воротынца и всех портовых городов на Волге. Приготовить и сам Нижний на случай осады. Он даже свое имение подготовил к обороне.

Закончив все приготовления к отпору возможного налета мятежников, стал ждать дальнейшего развития событий, но совершенно неожиданно для себя получил приказ царя Федора усмирить мятеж на Луговой стороне. Разжевывал короткий царский приказ Борис. Он предлагал собрать под свою руку как можно большую рать и пройти с ней по городам и весям Луговой стороны, по всей огиби, расправляясь с мятежниками, не щадя ни старого, ни малого.

На первый взгляд совет как совет. Можно пройтись с огнем и мечом, но к чему приведет жестокость? Бельский, взвесив все за и против, понял сколь коварен совет Бориса Федоровича, единовластного правителя. Жестокость еще больше возмутит мятежников, они еще плотнее сомкнутся с казанскими татарами, и попробуй тогда усмири их без серьезного войскового похода силами нескольких полков. Вот тогда выступит на первый план Годунов с кротким, ласковым словом, успокоит недовольных, а его, Богдана, обвинит в нерадивости или даже в злом умысле, и что дальше? Лучший исход — монастырь на Белоозере либо в Соловках.

«Нет, не дам тебе такой возможности, коварный!»

Всего неделя понадобилась воеводе, чтобы собрать в Нижний Новгород ратников, разбросанных по крепостям, и сам почти не спал, не давал покоя и подчиненным своим. Поднял на ноги к тому же всех мастеровых, чтобы готовили они корабли к походу вниз по Волге. Он уже определил свои действия, посидев не один час над чертежом огиби, но как в свое время учили его Хворостинин с Хованским, а также дядя его, Малюта Скуратов, собрал он перед походом на совет сперва сотников, а после них — воевод. И что удивило Богдана: ни сотники, ни воеводы не предлагали мирно успокоить мятежников, однако, польза от советов получилась хорошая. Он планировал спуститься по Волге до Свияжска, чтобы отсечь Луговую сторону от Горной, затем по Свияге углубиться в мятежный край, пополняя свою рать стрельцами из крепостиц и стрелецких слобод, а сотники и воеводы предложили иное — по Свияге само собой, но еще и по Суре. На ней городки Ядрин и Шумерля очень влиятельные среди местного населения, а Алатырь к тому же — арсенальный город. Если Ядрин и Шумерлю разгромить, Алатырь же спасти от мятежников, исход похода будет предрешен.

— Два крыла — принимаю. А что касается разгрома, то этого делать не станем, — подвел Богдан итог разговора с воеводами стрельцов и детей боярских. — Пойдем с миром. С ласковым словом. Кто этого не поймет, пеняет пусть на себя. Предупредите рядовых ратников, десятников и сотников, чтоб мечей не выхватывали почем зря, не пускали бы в ход рушницы. Пушек с собой вообще не возьмем.

— Очень рискованно без пушек.

— Верно, риск велик, но и польза немалая. Будет больше веры нашему доброму слову. Главная наша цель: выяснить причину, побудившую к мятежу. А она есть. Известно же, что дыма без огня не бывает.

Больше никто не возражал. Разумным или нет посчитали воеводы решение своего начальника, но доказывать свою правоту не стали. Бог спросит с отдающего приказы. Принялись делить наличные силы. Те, кому предстоял путь по Свияге, просили побольше сотен, объясняя, что у Чебоксар придется останавливаться, а он укреплен основательно и, если по доброй воле не откроет ворот, нужно будет часть сил оставить для осады и переговоров. Если и это не подействует, предстоит штурм. Кольнуло это самое «если» Богдана: он же предупреждал мечей не вынимать из ножен, но ратники — они всегда ратники.

— Идем до Чебоксар вместе. Суда, кому путь до Свияжска, пойдут головными и у Чебоксар не остановятся. Проследуют дальше, а я останусь. Добившись переговорами своего, вернусь к устью Суры. Если удастся, возьму с собой влиятельных старейшин, кто станет пособлять мне в успокаивании своих соплеменников.

— Чудно. Не по-воеводски, — хмыкнул стрелецкий голова из Лыськова. — Чудно.

— Цыплят, известно, по осени считают, — невозмутимо парировал Бельский. — Воротившись, рассудим, чудно или нет. А пока, любо иль нет, мой приказ выполнять безоговорочно. Виновных в притеснении черемисского народа, кто бы ни был, брать под стражу. Судьбу их будет решать царь Федор Ивановича по моему слову, слову оружничего. Народ приводить к присяге поголовно, а знатных, по паре от города, брать, не лишая их слуг, с собой. Но не под конвой, но именно с собой, оказывая почести по их родовитости. Трапезовать с ними за одним столом. Собрав всех воедино, пошлем их в Москву, пусть там от имени народа своего присягнут царю-самодержцу, властелину всей Руси. Повторяю еще раз: кто не станет сего исполнять, будет строго наказан как мятежник. И не только моей волей. О неслухах я непременно донесу царю Федору Ивановичу. Все! На окончательные сборы — два дня.

В назначенный час корабли один за другим начали выгребать на стрежень Волги и, подняв паруса, но и не суша весел, покатились вниз длинной вереницей. Первой шла рать свияжская, а главный воевода Бельский со своей сурской ратью шел вторым, держа довольно приличную дистанцию. Когда подошли к Чебоксарам, свияжцы не сбавили хода, корабли же сурской рати частью бросили якоря близ берега, частью ткнулись в пологий берег чуть повыше города, закрепившись на канатных растяжках.