– Собственно, я хочу уточнить только размер пропажи. Об остальном мне известно со слов Эвелины, – ответила Лариса. – И давайте присаживайтесь, пообедаем.

– Ой, спасибо, но… Сколько я должна? – поинтересовалась Татьяна.

– Об этом не беспокойтесь, – махнула рукой Котова. – Давайте принимайтесь за еду и будете попутно рассказывать.

Гриценко села и принялась за салат.

– Пропало тысяча восемьсот евро, – заявила она. – Там было восемнадцать бумажек, по сто евро. Пачка, можно сказать. И нигде я их выронить не могла, хорошо помню, что сама лично положила их под блюдце. Угораздило же меня утром их там забыть! А теперь наверняка пропали эти деньги с концами, она их небось куда-нибудь сунула, и будут они гнить там, пока совсем не сгниют.

– Но милиция проводила обыск, – заметила Лариса, – и ничего не нашла.

– Вы недооцениваете старух, – усмехнулась Татьяна. – Они могут так запрятать – ФСБ не найдет!

– Понимаю, Татьяна, что вас в первую очередь волнует возможность возвращения денег. А меня, поскольку в это оказалась втянутой Эвелина, обстоятельства смерти старушки. Так как оба факта между собой связаны, вот и давайте вместе подумаем, кто мог убить Караманову.

Гриценко тяжело вздохнула, набрала в легкие побольше воздуха и снова затараторила:

– Ой, это только кажется, что Мария Афанасьевна была одиноким человеком. А вы посмотрите, сколько людей к ней ходили! Мы ездили – раз. Нина приходила – два. Соседи некоторые захаживали. Потом женщина из собеса часто приходила, Люба, мы с ней знакомы. Да и та семья, которым она дом-то отписала…

– А что вы об этом знаете? – прервала ее Лариса.

Татьяна снова вздохнула.

– Я бы не знала, если бы Мария Афанасьевна при очередной со мной ругачке вдруг мне не заявила: «Ты не надейся получить мой дом, он давно завещан другим людям!» Я пожала плечами и сказала, да как же я могу претендовать на него, ежели я здесь не прописана и вообще не родственница? А она, видно, окончательно… – Гриценко замялась, пытаясь подобрать подходящее слово.

А Лариса про себя его подобрала, вспомнив Степаныча: тот наверняка в подобной ситуации сказал бы «стебанулась».

– Ну, в общем, в маразм впала, – закончила фразу Татьяна. – Меня не слушает, свое несет – они здесь прописаны, поэтому никаких прав ты, мол, не имеешь.

Гриценко произносила все это высоким, протяжным голосом, видимо, пытаясь копировать манеру старушки.

– В последнее время такую чушь несла! С ней и находиться-то рядом не хотелось. Знаете, раньше с ней даже интересно было, а тут стараешься прийти с рынка и быстрее к себе в комнату, пока она не привязалась.

– Вот и давайте продолжим размышлять, кто мог ее убить. Вы говорите, приходили наследники?

– Нет. Приходила мать наследников, причем как раз незадолго до моего отъезда. Молодые-то, брат с сестрой, вообще не заглядывали, а мать наведывалась. Нечасто, но бывала. Мария Афанасьевна сразу, как она придет, старалась меня выпроводить: мол, иди, иди, хлеба купи, молока, еще чего… Ну я и уходила, мне неинтересно было их разговоры слушать. Что касается тех людей, которых я знаю, то не могу кого-то подозревать, кто мог ее убить. Даже Нинка, по-моему, и то до такого не дошла бы.

– А почему «даже»?

– Да она же… – последовал очередной вздох Татьяны, – она же наркоманка, приходила только за деньгами. Как-то явилась, Пашку моего увидела, ей показалось, что он вроде как тоже из их компании. Спросила что-то, а тот потом у меня опасливо спрашивал – кто такая?

– А что, Мария Афанасьевна давала ей деньги? – спросила Лариса.

– Давала, всегда давала, – подтвердила Татьяна. – Она ее, по-моему, побаивалась. А может быть, еще и вину чувствовала за то, что дом чужим людям отписала. Она боялась, когда Нина узнает, будет скандал, и поэтому старалась с ней в конфликт не вступать. Сунет деньги и выпроводит поскорее. Да та и сама не задерживалась. Бросит ей сквозь зубы: «Спасибо, бабуль», – и пойдет. А за воротами всегда ее какие-то парни ждали. Она, может, еще и поэтому повадилась ко мне в кошелек лазить: Нинка у нее все выгребет, а ей тоже жить надо. Хотя она жадная была и деньги особо не тратила.

– А вот и расскажите, какая она была, Мария Афанасьевна, – попросила Лариса. – Давайте составим ее портрет и посмотрим, кто ей мог желать смерти.

Татьяна задумалась.

– Ну, я скажу так – раньше она такой не была. Она сама из какого-то там старого дворянского рода, поэтому считала себя интеллигенткой и при случае всегда рассуждала о высоких материях. Порой говорила интересные вещи. Но не знаю уж, под влиянием чего, только к старости от благородного происхождения ничего не осталось. Второй муж еще ей попался сомнительный. А ей все хотелось, хоть какой, но чтобы муж был. И пошло-поехало, а он пьяница, грубый, вороватый, кстати сказать! – погрозила она пальцем. – Для дворянки пара, прямо скажем, не лучшая. Но его уж десять лет как нет, слава тебе господи. И она после его смерти начала потихоньку побираться по соседям, прибедняться, сироту казанскую из себя строить. А между прочим, собес ей помогал, Люба регулярно ходила, многое делала. Мне не очень много приходилось ей помогать – так, за хлебом сходить да посуду помыть. А она все недовольна была. Я уж не знаю человека, о котором бы она хорошо отзывалась. Она опустилась, за собой перестала следить совершенно, круглый год в одном и том же платье ходила. Я ей говорю – давайте я вам постираю платье, Мария Афанасьевна! А она мне – не надо, я свои вещи никому не доверяю. А в засаленном тряпье лучше ходить?.. Вы уж меня простите за натурализм, но в бане несколько лет она не была! Как так можно? Это же совсем недорого. Я ей сто раз говорила – давайте поймаем машину и вместе съездим, я же вас и помою. А она нос задерет, вроде стесняется она так… Ну и ходит грязная. Я за две недели, что у нее живу, раза три в баню наведаюсь – могла бы со мной поехать.

– А в быту вы с ней как, не очень ладили?

– Раньше все нормально было, – помахала ладонью Татьяна. – А в последнее время, я говорю, она совсем в маразм впала, за ней уж давно заметно было, а последние года два – просто вообще дальше некуда. То возьмет у меня ключи от харьковской квартиры спрячет! Вы представляете? Ну вот зачем это ей? Я как-то раз на минутку их из кошелька выложила да во двор вышла. Прихожу – нету. Я все перерыла, хорошо, у нее догадалась спросить, а она мне говорит: это я тебя проучить хотела, чтобы ты не разбрасывала где попало. А вообще она все эти перебранки сама устраивала – я не собиралась с ней ругаться. Прицепится к какой-нибудь мелочи и заведет на целый день. Развлекалась, наверное, так. Даже книжки читать бросила, раньше хоть чтением занималась. У нее полон шкаф книг.

– А с соседями какие отношения у нее были? – спросила Лариса.

– Всерьез никто ее уже давно не воспринимал. Все слушали вполуха и не связывались. А пьяницы эти из дома напротив ее откровенно матом посылали. Когда-то что-то они не поделили с ней. Один только армянин Юра к ней хорошо относился, но он со всеми так.