слова всегда были правильными и истинными. Только доверяя ему, я могу быть в безопасности.

Но Этти погибнет, Азельма будет спать вечно, а Тигр останется жив.

– Томасис, позвольте мне убить его, пожалуйста!

– Дитя, ты сошла с ума?! Только если будешь слушать меня и молчать, ты, может быть, выйдешь отсюда живой.

– Вы думаете, я хочу жить в мире, где есть он? Где все мы прячемся и скрываемся, опасаясь его гнева? Он берет у нас все, что хочет. Отрывает от нас сестер, жен и дочерей. Он занимается работорговлей. Он – пятно на чести Двора!

– Ты не понимаешь, что такое война между гильдиями, – повторяет Томасис.

– Я принесла вам клятву. Я так любила вас, монсеньор! – Мой голос дрожит от слез, потому что я правда очень любила его, ведь он мой Отец. Но кого я люблю больше, Томасиса или своих сестер? А как насчет остальных? Тех женщин, которыми набита кладовая? Как насчет Сестер, спящих на грязных кроватях по всему городу?

Внутри меня что-то ломается. Наверное, именно так болит разбитое сердце.

«Иногда приходится платить ужасную цену, чтобы защитить то, что любишь».

Сосредотачиваю все внимание на Тенардье, который по-прежнему держит в руках оружие и смотрит на меня с некоторым интересом. Делаю выбор. И смотрю ему прямо в глаза.

– Если ты убьешь его сейчас, – произношу я, и чувствую, как слова с трудом вырываются из горла, – то станешь бароном гильдии Воров.

Тигр смеется. Томасис поворачивается ко мне, я вижу ужас на его лице. Он отпускает меня, поднимает руку и зовет Тенардье по имени. Но тот уже поднял пистолет, и его здоровая рука не дрожит.

В нос ударяет запах пороха. И когда Томасис падает, кто-то кричит как раненое животное, визжит и визжит, не переставая. Кажется, это я.

Падаю на колени рядом с Томасисом. Он бледен и изо всех сил пытается ухватить меня дрожащими пальцами. По моим щекам текут слезы, и я слышу собственные всхлипы, когда крепко обнимаю его.

– Простите меня, простите меня, – говорю я снова и снова, как будто эти слова помогут отменить то, что я натворила.

Он шарит пальцами у себя на шее, нащупывает талисман Карла Великого и протягивает мне. Я беру его, а Томасис тянется рукой к моему лицу и гладит по щеке; у него начинаются судороги. Его трясет, а изо рта идет кровь, когда он с трудом открывает его, чтобы произнести свои последние слова.

– Защити их, – шепчет он.

Прошу у Томасиса прощения. Говорю ему, что сделаю все, о чем он просит. Я крепко держу его, пока он дергается в конвульсиях. Не отвожу от него взгляда, когда он уходит, его тело слабеет, из глаз, в которых всегда дрожали огоньки смеха, уходит жизнь и он превращается в пустую оболочку.

Тигр встает, забыв про Этти. Он подходит ко мне, и сквозь свою ужасную боль я почти не слышу его слов.

– Вставай. – Он хватает меня за плечо и ставит на ноги, отрывая от Томасиса. – Его слова как ножи режут мой слух. – Я знаю, что ты любила его. Доверяла ему. Знаю, что твое сердце разбито. Но это он предал тебя. – Тигр трясет меня. – Не плачь о нем, Кошечка, – говорит он и берет мое лицо в свои руки. – Он должен был защищать тебя, но не сделал этого. Не трать на него свои слезы. Не будь такой слабой.

– В этом ее главная проблема, – говорит Тенардье за моей спиной. – Она слишком привязывается к людям.

И хотя мне кажется, что я тону в своем горе, все равно продолжаю думать как Кошка. Оглядываю комнату и прикидываю свои шансы.

Томасис мертв.

Их осталось только двое.

40. Песня смерти

– Я знаю, о чем ты думаешь, – говорит Тигр, все еще сжимая мои плечи. – Знаю, как болит сейчас все твое существо. Боль гложет тебя изнутри, будто вырывая сердце.

Подходит Тенардье и пинает ногой Томасиса, убеждаясь, что он мертв.

– Ты думаешь, это конец, – говорит Тигр мне на ухо. – Но ты ошибаешься. Это только начало. Я думал о тебе, Кошечка. – Он хмурится. – Не смотри так взволнованно, тебе это не идет.

Он отпускает меня и поднимает руки, показывая, что не собирается нападать на меня.

– Я пытался припомнить все с самого начала, проигрывал все снова и снова у себя в голове, – говорит он. – И сказал себе, что эта девочка не так долго была рядом с тобой, когда я в первый раз предложил за нее свою цену. – Он оборачивается и через плечо смотрит на Этти. – Странно, что ты оказалась так к ней привязана. Так не хотела ее отдавать. Ты даже согласилась получить эти шрамы из-за нее. Но ты пыталась спасти не ее, правда?

Он улыбается мне.

– Тенардье сказал, что я забрал у тебя еще кое-что. Сестру. Как ее звали? – этот вопрос он бросает Тенардье, и тот открывает рот, чтобы ответить.

– Не смей произносить ее имя, – шиплю я.

Тенардье смотрит на меня и решает, что в его интересах – не спорить со мной сейчас.

– Они были очень близки, – вот все, что он говорит.

– Она заменила тебе мать, правда? Вырастила тебя, любила? Вот тогда все обретает смысл. Я забрал у тебя сестру, и ты ничего не могла с этим поделать. Из-за того, что я забрал ее, ты убежала к Томасису. Просила у него защиты. Все в твоей жизни – и твоя ярость, и твои шрамы, и кинжал в твоей руке – появилось из-за меня. Я создал тебя, так же как мой отец создал меня в тот момент, когда обрек на плети работорговцев.

Он протягивает руку и проводит пальцем по моему лицу, лбу и по щеке, рисуя воображаемую линию, повторяющую шрамы на его собственном лице.

– У тебя на спине уже есть мои шрамы. Я вырезал свое имя на твоей коже. Ты принадлежишь мне.

Я вздрагиваю.

– Я принадлежу гильдии Воров. А у вас нет чести, нет Закона…

Он издает короткий смешок.

– Закона? А где был Закон, когда собственный отец продал меня, сломил, чтобы сам он мог выжить? Он сделал меня таким, какой я есть. Я – надругательство над Законом. Я – кошмар, который он породил. Я – его возмездие.

Он берет меня за плечи и притягивает к себе.

– Двор чудес боится меня. Они кланяются, лебезят и прячутся. Они так боятся, что я могу учуять запах страха, исходящий от них. Все они – слабые.

Он наклоняет голову и