Она удивленно смотрит на меня.

– Просто поверь мне.

Она отпускает меня и отходит в сторону.

– Если их должны арестовать, я иду с ними, – громко заявляет она, как будто перед этим мы с ней спорили.

Я спотыкаюсь: не могу нормально стоять без ее поддержки. Хочу закричать ей, чтобы остановилась и подождала. Но все будет гораздо проще, если она пойдет с ними.

Она выходит за дверь вслед за арестованными. Я хватаюсь за перила и продвигаюсь вперед, морщась от боли. Монпарнас смотрит на меня издалека. Он не подходит помочь мне. Пока я в состоянии передвигаться, он позволит мне идти самой. Поднимаю голову, встречаюсь с ним глазами. И, клянусь, впервые в жизни вижу, как он улыбается.

Зато принц подскакивает ко мне в одно мгновение. Он стоит передо мной в своей лишь слегка запыленной офицерской форме, а я вся покрыта грязью и кровью, и хоть мне неприятно об этом думать, но от меня дурно пахнет.

– С этой ногой тебе нужен хирург. Давай я помогу тебе.

Качаю головой и отталкиваю его. У меня нет времени, еще многое предстоит сделать. Он идет за мной к двери и пытается убедить поехать с ним во дворец для лечения и восстановления сил. Лепечет что-то о лучших докторах. Я удивляюсь про себя, как одному человеку удается быть таким красивым и таким назойливым одновременно.

Хищников окружили и погрузили в тюремный экипаж. Революционеров, Сен-Жюста, Грантера, Мэра и Этти посадили в другой. Жавер подходит удостовериться, что они все там. Этти смотрит из-за прутьев решетки: она именно там, где нужна мне сейчас.

Справа от меня Сестер грузят в повозки, чтобы отвезти в больницу. Замечаю Азельму. Ее потрепанное платье заляпано кровью Тигра. Взгляд бессмысленный, потерянный. От нее остались только кожа да кости. У меня сжимается сердце. Хочу подойти к ней, хочу крепко обнять ее и забрать с собой. Но я знаю, что сейчас ей будет лучше там, куда ее отправляют.

Она в безопасности.

Она, наконец, в безопасности.

Удовлетворенная тем, что Мэр заперт в экипаже, Жавер карабкается на козлы, садится рядом с кучером и отрывисто командует ему направляться в Шатле. Кучер щелкает кнутом, экипаж катится прочь.

Издаю свист, резкий и короткий. Этти поворачивается и смотрит на меня, а я дотрагиваюсь до воротника сорочки. Она хмурится, потом поднимает руку к воротнику своего залитого кровью платья и нащупывает пальцами две медных шпильки для волос, которые я успела туда приколоть. Она смеется. Какой прекрасный звук.

* * *

Солдаты садятся на коней и отправляются. У меня начинает кружиться голова. Принц, воспользовавшись моей слабостью, крепко берет меня за руку и сажает в свою карету.

Через минуту карета уже тронулась, а я лежу у него на руках.

– Тебя осмотрит мой врач, – говорит принц, поглаживая мои волосы. – Все будет хорошо.

Голос у него дрожит, я поднимаю голову и смотрю на него. Он весь в пыли, одежда грязнее, чем мне показалось сначала, а глаза красные и опухшие.

– С тобой-то все хорошо? – спрашиваю я.

Он качает головой и крепче сжимает мою руку.

– Я… – голос у него срывается, и он отворачивается, – я спросил Матушку о колодцах, – говорит он странным, отсутствующим голосом. – Она сказала мне, что это правда. Они отравили воду. Она сказала, это было необходимо, это было актом милосердия, а иначе бедняков стало бы слишком много, и мы оказались бы в опасности. Она сказала, что они уже восставали раньше и восстанут снова, если мы не будем строго контролировать их численность.

Изенгрим их подери. Они все чудовища. Все до одного.

– Я спросил ее, думала ли она поступить так снова, – печально продолжает он, – и тогда она встала, подошла к камину и сунула руку прямо в огонь. – Он на секунду замолкает, ужаснувшись собственным словам. – Я даже не остановил ее. – Он смотрит на сиденье напротив, как человек, попавший в ловушку. – Как она кричала!

Он трет руки друг о друга, будто пытается стереть кровь.

– Когда я сказал ей, что не поведу солдат в бой, она ответила, что у меня нет выбора. Что если мы позволим повстанцам объединиться, они явятся во дворец и отправят всех нас на гильотину, как уже пытались сделать много лет назад. Всех до единого.

Он прав. Именно это и пытались сделать шесть мышей во время последней революции.

– Разве я мог это допустить? Она сказала, что если я не пойду, она отправит другого капитана и велит ему убивать всех жителей на улицах города.

Его трясет.

– И тогда ты пошел, – тихо говорю я.

– Королева сказала, что для других это должно послужить уроком. Я должен сесть на коня и повести их, а уж солдаты выполнят свою работу.

Принц передергивает плечами.

– Они разгромили и уничтожили все ячейки. Они не брали пленных, Нина. Ни одного. А когда заканчивали, выкладывали тела в ряд, одно за другим, чтобы повозкам проще было их увезти.

Он закрывает глаза, и я вижу, как по его щеке катится слеза.

– Нужно было вычеркивать имена из списка. – Он тяжело сглатывает. – Этот план был продуман советниками. Мать и отец дали на него добро, но я отдал приказ. Это сделал я, Нина. Я убил всех этих людей, все равно что сам стрелял из ружей и сам держал в руках обнаженную саблю.

Его глаза горят от ужаса. Беру его дрожащую руку в свою и поднимаю глаза.

Странно, почему мне так хочется его утешить, хотя он говорит мне о людях, которые умерли от его руки.

– Все кончено, – мягко говорю я. Потому что больше мне нечего ему сказать.

Он смотрит на меня, как безумец, как утопающий. И крепко прижимает свои губы к моим. Целует меня так яростно, что становится трудно дышать.

Так странно – от него и спустя столько лет пахнет шоколадом.

Когда он, наконец, отрывается от моих губ, чтобы набрать воздуха, и смотрит мутным, блуждающим взглядом, я грустно ему улыбаюсь.

– Прости, – шепчу я.

Он непонимающе хмурится. В мгновение ока я сажусь и завязываю ему рот своим окровавленным платком. От удивления глаза принца округляются, он пытается высвободиться, но я связала ему руки полоской ткани, когда он рассказывал мне свою историю.

Он выглядит таким обиженным, страдающим, одиноким. Прекрасный принц, у которого нет друзей.

Открываю дверцу экипажа; улица вихрем проносится у меня перед глазами.

Подмигнув ему, я выпрыгиваю из кареты.

* * *

В рассветных сумерках останавливаюсь и достаю из-под плаща последний подарок от Рыболова: язык Павлина