— Извини за то что кинулась к тебе сегодня так… как это должно было быть. Но я так этого хотела. Это было совершенно искренне… Вальтер, скажи что-нибудь.

— Это… Хм, это случилось по любви? — дрогнула нервная улыбка и он снова поджал губы.

Наши взгляды не отрывались друга от друга. Глубокие и тоскливые от боли, его глаза искали в моих хоть намёк на то, что тяжёлый разговор сегодня — грубая и неуместная шутка, жуткая и ненужная проверка.

Мы впервые говорили на разных языках одновременно: мой стыд пытался укрыться в немецком, а его боль — в русском.

— Нет, по глупости, — вздохнула я, скрестив руки на груди и откинулась на спинку стула. — Этот мужчина не виноват, только я. Поддалась. Я виновата. Играла с тобой в невинность тогда и оступилась так скоро.

— Я его знаю? — он чуть прищурился.

— Нет, — снова враньё, хотя я обещала себе говорить всю правду этим вечером. — С чего ты взял?

— Ты зачем-то взялась защищать его.

— Низкая самооценка иногда всё ещё проступает. Хочется помучить себя хорошенько. Вальтер, у меня есть к тебе просьба, если позволишь.

— Да, конечно, — выдохнув, глухо отозвался Брандт.

Что происходит? Где киношные истерики? Где заламывание рук? Порча ресторанного имущества в отчаянном запале? Болезненное и раздирающее душу любопытство Вальтера «кто он такой и где и почему? Почему мы разговариваем так, будто обсуждаем планы в кабинете? Зачем мы поехали в ресторан?

Мы оба так ждали этой встречи: вкусного ужина в прекрасном месте, уютного вечера и безудержной, бесконечной первой ночи. Ласковой и неудержимой, нежной и вседозволенной. Насытились бы мы друг другом? О чём речь?! Конечно же, нет! Весь следующий день мы бы еле держали себя в руках, чтобы не сорваться в объятия и неразрешимые поцелуи, оставшись один на один в кабинете, а потом бы всё повторилось. И так каждую ночь, пока отъезд Вальтера в Германию или моя природа не разлучили бы нас всего на некоторое время. Теперь мне никогда не узнать этих ночей, полных нетерпеливой любви и нежного обладания. Они никогда не сравнятся с тем грубым и холодным бесстыдством, которым меня пытался соблазнить Матиас. Не испытав ни минуты близости с Брандтом, я точно знала, они были бы самыми лучшими.

— Мне бы не хотелось покидать компанию, — от нарастающего волнения хрипло начала я так, будто мне стянули шею верёвками. — Я не собираюсь уходить, понимаешь. Давай постараемся делать вид, что всё, как раньше. Как тогда, в самом начале. Потом… потом пройдёт время, и нам будет легче. Я надеюсь. Мне дорог коллектив, мне дорог опыт. Ты… Вы понимаете?

Всё, попытка сделать шаг назад в новых условиях сделана.

— Хорошо, я понял, — Вальтер взялся за приборы, а потом снова отложил, смотря как будто в недоумении: зачем они здесь? Добавил сухо: — Тем более, я, наверное, скоро снова уеду. Теперь уже надолго. Так будет лучше.

— Будем на «вы», — наполненный гостями и персоналом ресторан давал шанс задерживать взгляд на других людях, как можно дольше. — такой водораздел не помешает. Вещи я забрала и живу у родителей.

— Я видел… понял. Вот ещё, Рита, — на выдохе сухо сказал Вальтер, и как же тяжело далось ему моё имя. — Это было у меня до… этого вечера. Возьми, пожалуйста. Я обещал тебе привезти.

Он передал мне увесистую книгу по налогообложению — дела, которые мы часто обсуждали по телефону и тема, которая так понравилась мне и заинтересовала.

— Спасибо… Наверное, — я глубоко и прерывисто выдохнула. — Ужину не бывать, извини. Давай закончим.

— Рита, я отвезу тебя домой, — Вальтер посмотрел прямо в глаза и до сих пор мне никогда не было так мучительно смотреть в них.

— Да, хорошо.

Хоть бы слезинка упала с моих ресниц, хоть бы я закатила истерику перед ним, нет. Ничего не случилось. Ясно было одно — никто из нас не знал, что делать с новым знанием, с новой правдой. Если я готовила себя к этому разговору ещё со вчерашнего вечера, то Брандт весь день провёл в предвкушении долгожданной встречи с любимой девушкой и получил такой удар от неё же. Что за девушка перед ним сегодня призналась в неверности и как это уложить в голове? Она звонила ему, она, чуть не плача, считала дни до приезда, а теперь, выходит, врала, и минуты её одиночества были наполнены позорными радостями? Наверное, так Вальтер и думал, а что сказать, как отреагировать… Всё впереди.

Не спрашивая в этот раз ни про музыку, ни про радио, в салоне Вальтер быстро щёлкнул по панели, не попав с первого раза по сенсорному указателю. Ещё одна попытка и яркий экранчик высветил неизвестного для меня исполнителя и песню: The National — Anyone’s ghost. Салон наполнился минорными мелодиями и густым баритоном исполнителя, который с ленцой пел простые строчки на английском. Как я ни старалась отвлечься на текст, не могла уловить смысл песни. Все слова были знакомы, и фразы крутились простые, но никак не складывались в ясную картину. За всю дорогу никто не сказал ни слова.

— Рита, — в моём дворе Вальтер вышел из машины и опёрся плечом о машину.

Меня неприятно и больно поразило майское дежа-вю, когда мы впервые оказались наедине около дома.

Вальтер, давай отмотаем назад, давай просто переиграем! Спроси меня, как тогда, куда бы вы поехали в Германии?

А я бы снова ошиблась с ответом про Шённбрунн и концерт. Только спроси! Давай!

И Брандтзадал вопрос, но совсем не тот, что я вымаливала про себя.

— Рита, ты любишь?

— Очень сильно. Вальтер. Я безумно тебя люблю. До боли. На разрыв. И… я больше не могу… Мне пора.

Только в темноте подъезда меня начало трясти и раскалывать изнутри. Дыхание давалось тяжело. Я прижалась спиной к прохладной стене и безобразно разрыдалась. Стены эхом разносили моё горе по этажам. Сейчас я была бы рада любому прохожему, который участливо спросил бы меня, что случилось. Мы бы затеяли долгую беседу, как в кино. Присели бы на подоконник между этажами, и я бы выложила всю свою нехитрую поганую историю.

Жизнь по придуманной формуле «чем меньше людей знают, тем меньше ты виновата» переносилась легче, пока не приехал Брандт. Сейчас нужно учиться жить в новых условиях. Мне бы очень хотелось чтобы завтра была суббота а за ним воскресенье, чтобы привыкнуть к новому состоянию, но пятница и надвигающееся её утро грозились лишь новыми психологическими потрясениями рядом с Вальтером, теперь снова только в статусе старшего коллеги.

Самое неловкое, что Матиас оставался в России и должен был вернуться домой только в понедельник.

Сжать кулаки, держат нервы в узде и перетерпеть оставшиеся дни.

Насколько велик вклад истории с А. в то, во что я превратилась сегодня? Работа и знания отошли даже не на второй план, а на план под двузначным номером. Стильная одежда и незаслуженные дорогие подарки решили за меня — можно всё, я могу всё. Когда это стало целью, а не средством? Когда?