Настроения стали меняться самым неожиданным образом.

Хизер успокоилась и ушла в себя, ее руки повисли, как плети. Она удалилась в угол комнаты, положила три коврика для йоги один на другой, свернулась калачиком и уснула.

Ларс пел бесконечные песни. У него оказался низкий приятный голос, но он переходил от песни к песне так, словно кто-то крутил ручку настройки в поисках какой-то определенной станции.

Наконец Тони резко проговорил:

– Господи боже, да закрой уже пасть, приятель!

Ларс испуганно посмотрел на него и остановился посредине «Lucy in the Sky with Diamonds»[18], словно только с этим окриком понял, что он поет.

Кармел производила странный квохтающий звук языком, и Фрэнсис устроила себе проверку: сколько она сможет это выдержать? Она поставила себе задачу продержаться до тридцати двух квохтов, когда Ларс сказал Кармел:

– И долго вы собираетесь кудахтать?

Некоторые делали физические упражнения. Джессика и Зои вместе принимали разные позы йоги. Бен отжался бессчетное число раз и наконец остановился, тяжело дыша, весь в поту.

– Я посоветовал бы вам беречь энергию, пока мы голодаем, – мягко предложил ему Наполеон.

Голодание показалось Фрэнсис неподходящим словом. Голодание подразумевало возможность выбора.

Наполеон говорил гораздо меньше, чем ожидала Фрэнсис. С их первой встречи она посчитала его болтуном, но теперь он помалкивал, был задумчивым, поглядывал, хмурясь, на часы, потом недоуменным взглядом на камеру в потолке, словно говоря: «Неужели?»

– А если с ними всеми что-то случилось? – предположила Фрэнсис. – Если их убили, похитили, если они заболели?

– Они нас заперли, – сказал Ларс. – Так что, похоже, это было запланировано.

– Может, они это и спланировали, но хотели продержать нас здесь часик-другой, – возразила Фрэнсис. – А потом с ними случилось что-то ужасное.

– Если дело обстоит так, то нас в конечном счете найдут, – сказал Наполеон. – Наши друзья и родные заметят, что мы не вернулись из пансионата.

– Значит, мы можем провести здесь еще сколько – четыре, пять дней? – спросила Фрэнсис.

– Мы так похудеем, – произнесла Кармел.

– Я с ума сойду, – нетвердым голосом сказал Бен, словно этот сценарий уже разыгрывался.

– По крайней мере, вода у нас есть, – сказал Наполеон. – И туалеты. Могло быть и хуже.

– Могло быть и лучше, – заметил Тони. – Не помешала бы доставка еды в номер.

– Обожаю доставку еды, – вставила Фрэнсис.

– Еду в номер и кино, – вздохнул Тони.

Они встретились взглядами, и Фрэнсис отвернулась первой, потому что она случайно вообразила себя с Тони в номере отеля. Вспомнила татуировки на его заднице, когда он выходил из бассейна. И улыбку.

Она отвесила себе ментальную пощечину и вспомнила, как говаривал со вздохом отец: «Ты всегда была помешана на парнях». Пятьдесят два года, а все без царя в голове. Если они оба любят доставку еды в номер, это еще не значит, что они совместимы. О чем они говорили бы за едой, о футболе?

– Мы предложим им деньги, – сказала вдруг Джессика. – За то, чтобы они нас выпустили. У каждого есть своя цена, верно?

– Сколько? – спросил Бен. – Миллион? Два миллиона?

– Притормозите, – попросил Ларс.

– Они не выпустят вас, если вы пообещаете денег, – сказал Тони, но Джессика уже прошла в середину комнаты и обратилась к камере:

– Маша, мы готовы заплатить, чтобы вы выпустили нас отсюда. – Она уперла кулаки в бока. – Деньги для нас не проблема. У нас нет нехватки в наличности. Я честно говорю, мы будем рады заплатить за… мм… улучшение условий. Мы хотим пропустить эту часть программы, спасибо, и будем счастливы заплатить штраф. – Она смущенно оглядела комнату. – То есть я обо всех говорю. Мы заплатим за всех, чтобы вы нас всех выпустили.

Ничего не случилось.

– Не думаю, что Машу мотивируют деньги, – тихо произнес Наполеон.

Фрэнсис задумалась: «Что же ее мотивирует?»

Она вспомнила свою консультацию, вспомнила, как загорелись глаза Маши, когда она заговорила о видеомагнитофоне, который стал для нее окном в другой мир; но, казалось, кино больше ее не интересовало. Она явно хотела дать понять Фрэнсис, что Австралии требовались ее мозги. Одобрение? Восхищение? В этом дело?

Или в любви? Неужели все так просто? Она жаждала любви, как и все. Но у некоторых людей такой особый способ проявлять эту потребность.

– Мы не знаем, наблюдают ли они за нами, – сказал Ларс. – Может быть, они сидят где-то, положив ноги на стол, и смотрят «Оранжевый – хит сезона»[19].

– Мы платили не за общее размещение! – Джессика ткнула пальцем в направлении камеры. – Я больше не лягу здесь спать! Мы заплатили за номер с двумя комнатами, и я хочу вернуться туда! Я хочу есть, я устала! – Она ухватила клок своих волос, понюхала его. – И мне необходимо немедленно помыть голову!

– Боже мой! – Бен прижал ладони к вискам и описал комический круг по комнате. – Я только что вспомнил, что ты сказала вчера! Ты же беременна! Ты вчера сказала, что ты беременна!

– Ах да, – Джессика повернулась к мужу, – я и забыла.

ДАЛИЛА

Она не беременна. – Лицо Яо побелело от страха. – Она точно не беременна.

Далила, Маша и Яо находились в кабинете Маши и смотрели трансляцию с камеры наблюдения в комнате для медитаций.

– Я никогда не допустил бы, чтобы беременная женщина принимала эти вещества, – сказал Яо. – Никогда.

– Почему же она тогда повторяет это? – спросила Маша.

Они провели в кабинете не один час. Маша и Яо вставали, ходили, а Далила в конце концов уселась в Машино кресло.

Далила устала, проголодалась и вроде как перегорела. Может быть, она в некотором роде перегорела и в роли консультанта по велнессу. Четыре года уже прошло, лица гостей сливались в одно. Они были так поглощены собой, что иногда Далила ощущала себя третьестепенным персонажем в истории про всех, кроме нее.

За все эти годы лишь несколько пациентов спрашивали Далилу о ее жизни. Впрочем, это ерунда, гости вообще не обязаны разговаривать с ней, если не хотят. Но каждый из них при этом полагал, что она будет им очарована! А что они ей рассказывали! О своих супругах, о сексуальной жизни, о работе их кишечника! Если ей придется выслушать еще хоть одну историю о чьем-то синдроме раздраженного кишечника, она себе вены вскроет.