Теперь ей казалось вполне вероятным, что ничего особенного с ним и не происходило во внешнем мире. Только в его голове. Побочный эффект лекарства от астмы вызвал временное помутнение рассудка.

Может быть. Наверняка она никогда не узнает.

Откровения матери не исключали вину Зои, но хотя бы появился кто-то, с кем можно было разделить вину. На мгновение она позволила себе злорадную ненависть к матери. Мать не должна была допустить, чтобы Заку назначили эти дурацкие таблетки. Мать, если она была ответственной матерью, должна была прочитать инструкцию. Особенно мать с медицинской подготовкой.

Со стороны матери было неверно, даже инфантильно, скрывать это, но именно от этой материнской инфантильности настроение Зои улучшилось. Впервые в жизни она увидела в Хизер девчонку. Девчонку, которая совершает ошибки, которая может сесть в лужу, которая живет со своим горем и пытается забыть.

Да, мать должна была прочесть пункт о побочных эффектах, и точно так же Зои должна была войти в комнату брата, когда увидела, что тот лежит и смотрит в потолок. Войти, сесть на краешек его кровати, схватить его за огромную ногу, встряхнуть и сказать: «Что с тобой, лузер?»

Может, он и поделился бы с ней, и, если бы не отделался шутками, она пошла бы к отцу и сказала: «Сделай что-нибудь с этим». Отец сделал бы. Зои посмотрела на отца, единственного невиновного в трагедии их семьи. Наполеон стоял, опираясь на руки и колени, и разглядывал замок. Он их выведет отсюда. Он, если дать ему шанс, все сделает. Ему просто не дали возможности спасти Зака.

Нет, небо не безоблачное и никогда не будет безоблачным, но Зои чувствовала, что напряжение в ней ослабевает, и не противилась этому. Раньше, когда она начинала чувствовать облегчение, когда ловила себя на том, что смеется или даже с нетерпением ждет чего-то, она тут же одергивала себя. Прежде она считала, что позволить себе расслабиться означает забыть брата, предать, а теперь оказалось, что можно помнить не только ссоры, но и смех до упаду. Можно думать не только о тех днях, когда они переставали разговаривать, но и о тех, когда разговаривали обо всем на свете. Помнить о тайнах, которые они скрывали друг от друга, и о тайнах, которыми делились.

Зои изучала профиль Фрэнсис, не забывая поглядывать и на группу взломщиков. Фрэнсис сегодня выглядела моложе без яркой губной помады, которой пользовалась каждый день, даже приходя на физические упражнения. Как будто красная помада была частью ее одежды, без которой невозможно обойтись.

Зои тут же представила себя на месте Фрэнсис: женщина средних лет, которая пишет любовные романы, но сама попадается на любовную разводку. Она представила себя на месте отца, который плачет все время, даже не замечая этого, а сейчас стоит на коленях, пытаясь отпереть замок. Она представила себя на месте матери, злящейся на весь мир, но главным образом на себя за собственные ошибки; представила себя на месте этого крутого парня, которого, кажется, вовсе не радует выигрыш в лотерею; представила себя на месте его жены с ее помешательством на красоте; на месте адвоката, специализирующегося на разводах; на месте женщины, которая кажется себе толстой; на месте мужчины, который когда-то улыбался и играл в футбол. Она была всеми ими, оставаясь в то же время собой.

Вау! Может, она до сих пор под кайфом?

– Для меня важно, что моя книга вам понравилась, – сказала Фрэнсис, повернувшись к ней лицом с горящими от счастья глазами. Это было приятно. Казалось, мнение Зои что-то значит для нее.

«Молодец, малышка! – сказал Зак. – Ты занудная жестокосердая колючка».

Зак все еще оставался здесь. Он никуда не спешил. Он будет поблизости, пока Зои не закончит университет, не попутешествует, не найдет работу, не выйдет замуж, не состарится. Если он выбрал смерть, это еще не значит, что Зои не может выбрать жизнь. Он оставался с ней, в ее сердце и памяти, и он будет рядом до самого конца.

БЕН

Попытка вскрыть замок ничего не дала. Бен с самого начала мог сказать, что из этого ничего не получится. У них не было нужных инструментов, а замок явно только-только установили. Не обошлось без ругательств и язвительных замечаний: «Вот сами и попробуйте!»

Подходили с новыми предложениями насчет пароля, но красный диодик продолжал подмигивать им сигналом отказа. Бен буквально возненавидел его.

Он подумал, что даже его дружок Джейк, замочный мастер, был бы тут бессилен. Он как-то раз спросил Джейка, может ли тот вскрыть любой замок. «Был бы инструмент», – последовал ответ.

Инструмента не было.

Наконец Бен сдался. Он оставил Кармел и мужчин постарше, Наполеона и Тони, – пусть попробуют, все равно бесполезно, а сам отошел и сел у стены с Джессикой, которая кусала свой фальшивый ноготь. Она посмотрела на Бена и робко улыбнулась. Губы у нее были сухие и потрескавшиеся. Вот к чему привели бесконечные поцелуи прошлым вечером на глазах у всех. Иногда к ним подходила Маша, садилась рядом, а они продолжали целоваться, как два сексуально озабоченных подростка.

Но они чувствовали себя иначе, не как озабоченные подростки, потому что не ставили перед собой конечной цели. Они целовались не ради секса, поцелуи были самоцелью. Бену казалось, что он может заниматься этим вечно. Это не походило на слюнявые пьяные лобзания, все было гиперреально, словно в этом участвовала каждая часть его тела. Он не мог делать вид, что ненавидит свой первый опыт приема наркотиков. Случившееся с ним казалось невероятным. Не ради этого ли погубила жизнь его сестра?

Неужели Бен будет готов воровать, чтобы переживать такое еще и еще раз?

Он задумался. Нет. Ему, слава богу, не хотелось повторить этот опыт. Нет, с одного раза он не станет наркоманом.

Мать говорила, что заботы о его сестре изнуряли ее с тех пор, как Бену исполнилось десять. «Бен, хватает одного раза, а дальше твоя жизнь уже разрушена». Он слышал это снова и снова, как сказку перед сном. Сказка повествовала о прекрасной принцессе, его сестре, которую похитило злое чудовище – наркотики. «Ты не должен, никогда-никогда, никогда-никогда, никогда-никогда», – говорила мать, так крепко сжимая его плечо, что ему становилось больно, смотрела на него таким пронзительным взглядом, что ему всякий раз хотелось отвернуться, но он должен был смотреть на нее, потому что стоило ему отвернуться, как она снова начинала свою песню. Никогда-никогда, никогда-никогда, никогда-никогда.

Ему не нужны были убеждения матери, чтобы понять: наркотики разрушают жизнь. Когда это началось, ему было десять, а его сестре на пять лет больше, но он все еще помнил прежнюю Люси, первую Люси, настоящую Люси, которую у них забрали. Настоящая Люси играла в футбол и была замечательной. Она сидела за столом, ела, говорила умные слова и смеялась, когда слышала что-то забавное, она тогда не хохотала по несколько часов подряд беспричинно, а если и выходила из себя, то ее ярость проявлялась естественно, а не так, что глаза Люси становились красными и злыми, как у демона. Она не крала, не била посуду, не приводила домой тощих мальчиков с крысиными лицами и такими же, как у нее, красными демоническими глазами. Бену не требовалось бесконечных никогда-никогда. Он знал, на что способно чудовище.