– Валери…

– Вы все разрушите собственными руками.

– Ох, ради всего…

– Вот тогда я обо всем этом и напишу.

Лифт приехал, и двери открылись. Я вошла внутрь.

– Позвоните мне, когда все будет кончено, – прошептала она.

Всю эту неделю я не ходила на работу. Дункан прислал мне разгневанное письмо на тему того, что я пренебрегаю своими обязанностями. От Питера пришло встревоженное сообщение. Я не ответила ни на то, ни на другое.

Наверное, мне все это время было очень себя жалко, и сегодняшний день стал последней каплей, кульминацией в длинной череде плохих новостей.

Но потом вдруг неожиданно появился просвет. Как раз в тот момент, когда под ложечкой у меня начало сосать от голода и я принялась раздумывать, что бы такое съесть на ужин, мне позвонила Марни. Она пребывала в смятении и панике, была сама не своя от беспокойства, как это часто с ней случается, и не могла поддерживать спокойный и осмысленный разговор. Она сказала, что у Одри опять подскочила температура, что удалось буквально в последнюю минуту попасть на прием к врачу – им вообще очень с ним повезло, он всегда готов пойти навстречу и задержаться в кабинете, когда речь идет о маленьком ребенке, – и что он диагностировал отит и у нее есть бумажный рецепт, а копия отправлена по электронной почте в аптеку. Не могла бы я съездить туда за лекарством, поскольку эта аптека расположена как раз на полпути между нашими домами и еще открыта, если меня это не очень затруднит?

– Ну разумеется, – ответила я. – Я быстро.

Я натянула свои старые джинсы, вот этот свитер и темно-коричневые ботинки и под дождем поспешила на станцию. Я села в вагон с запотевшими от влажности окнами, переполненный семьями в мокрых насквозь анораках, и в моем сердце вспыхнула искорка надежды. Потому что это была хорошая новость, так ведь? Это было воссоединение, связующая ниточка, способ починить то, что казалось навсегда сломанным.

Я в точности знала, что произойдет. Я могла представить себе ее лицо, когда она узнает о том, что случилось с Эммой: ее потрясение, ее печаль. Я рисовала себе, как она ставит чайник, заказывает какую-нибудь еду навынос, а потом решает, что чаем такие душевные раны не лечат и требуется что-то покрепче, и открывает бутылку вина. Одри быстро уснет: антибиотики и болеутоляющее сделают свое дело, – и тогда мы сможем вместе предаться печали.

Но все пошло не по плану. Когда я приехала в нужную аптеку, оказалось, что она закрылась на час раньше, чем мы думали. Часы работы на двери были указаны верно: «Пятница: с 8 до 19», но, видимо, в какой-то момент кто-то где-то что-то напутал, и в Интернет попала неверная информация. Я позвонила Марни и сказала, что зайду к ней, заберу бумажный рецепт и найду другую аптеку, которая работает допоздна. Она запаниковала: а вдруг все аптеки уже закрылись и теперь до утра нужного лекарства будет не купить? – однако я заверила ее, что все уладится, а сама предвкушала, как позже, вечером, она в свою очередь будет утешать меня.

Я села в первый же поезд, а когда вышла на ее станции, серым было затянуто все вокруг: небо, дома, асфальт. Я двинулась своей всегдашней дорогой к ее дому: вдоль по переулку, мимо череды маленьких магазинчиков. Меня окрылял каждый шаг, радовал каждый миг. Вокруг были знакомые места, я шла к близким мне людям. Я немного поплакала, что сейчас для меня не редкость, но слезы принесли мне странное облегчение.

В подъезде я столкнулась с вашим соседом. Ну, помнишь, с тем мужчиной, который спешил с портфелем на работу в тот день, когда ты появилась на свет? Он только что вернулся со службы и стоял на пороге, открывая и закрывая свой зонт, чтобы стряхнуть капли воды. Этот господин явно узнал меня, потому что еле заметно улыбнулся и почти совсем незаметно кивнул.

Джереми поприветствовал меня в холле коротким взмахом руки.

Я почувствовала себя своей.

Я постучалась, и Марни открыла. Мне показалось, что она рада меня видеть.

– Ты пришла, – сказала она и улыбнулась.

На ней были темные джинсы и кремовая футболка, свободно ниспадающая на бедра, но плотно облегающая плечи. Волосы были собраны в небрежный пучок, и более короткие пряди, как обычно, выбивались из него, обрамляя лицо. Она была прекрасна.

– Мне ужасно неудобно, – принялась оправдываться она. – Они сказали, что до восьми. Я точно уверена, они сказали: до восьми.

Квартира сияла безукоризненной чистотой: полы сверкали, горизонтальные поверхности были идеально очищены от всякого хлама, и я не заметила ни одной вещи, которая принадлежала бы Чарльзу.

– Что-то случилось? – спросила она, подавшись ко мне, как будто хотела получше рассмотреть мое лицо. – Ты что, плакала?

Наверное, я кивнула.

– Что такое? – спросила она, увлекая меня в гостиную.

Одри, в одном подгузнике, лежала на желтом матрасике на полу. Щеки ее пылали лихорадочным румянцем.

– Так, – сказала Марни. – Садись-ка. Что происходит?

Она встала передо мной, я посмотрела на ее черный кожаный ремень с золотой пряжкой и попыталась сосредоточиться. Я больше не плакала, но глаза у меня щипало. Наверное, они покраснели или тушь размазалась.

Я опустилась на диван и прижала к груди подушку.

– У меня была кошмарная неделя, – произнесла я. – Эмма…

Я не знала, как закончить предложение, но это и не потребовалось.

– Нет! – ахнула Марни. – О господи! Когда? Что произошло? Почему ты мне не позвонила?

– Я нашла ее.

– Джейн!

– В понедельник.

Марни принялась расхаживать по комнате, запустив пальцы в волосы и кружа вокруг кофейного столика. У него были деревянные ножки и стеклянная столешница, и, если присмотреться, на стекле видны были многочисленные отпечатки пальцев и мутные разводы от воды, белые круглые следы от чашек и стаканов.

– Надо было позвонить мне, – сказала она. – Я сразу бы приехала. У меня это просто в голове не укладывается. Как они… Ты уже сказала маме?

Марни закрыла балконные двери и задернула занавески. Без шума машин и голосов проходящих под окнами людей комната сразу стала казаться меньше.

В ней остались только мы.

– Она совершенно не в себе, – ответила я. – Такое впечатление, что она исчезла сразу же, едва я стала говорить. После этого она уже больше не смотрела на меня. И не слушала. Она сидела на том же месте, что и несколько минут назад, но это была уже не она. От нее там ничего не осталось.

– Ох, Джейн, мне так жаль. – Марни опустилась на диван рядом со мной.

– Все совершенно логично.

– Да не логично это ни капли, – сказала Марни. – То есть… какая может быть в этом логика?

– Она всегда обожала Эмму, верно? А деменция это или нет… Какая разница? Я все равно никогда не могла рассчитывать на ее поддержку.