На следующее утро хозяин деликатесной лавки шел своей обычной дорогой. Он плохо спал и торопился, чтобы первым делом навести порядок в своей лавке. Самочувствие у него было прескверное. Всю ночь он считал, как покрыть убытки и заплатить за аренду в этом месяце. Он и так считал, и эдак – результат выходил прескверный. Убыток обязательно отразится и на следующем месяце, и бог знает где теперь брать деньги на аренду.

Все эти мысли не покидали хозяина лавки деликатесов и теперь. Когда он свернул на улицу с продуктовыми магазинами, то продавцы выходили и здоровались с ним, смеясь и радуясь неизвестно чему. Такого раньше не было: другие продавцы и хозяин деликатесной лавки как-то сразу невзлюбили друг друга. Однако сейчас все вели себя так, словно он их старый знакомый. Кто-то два раза назвал его Алексеем, хотя его звали Григорием.

«Все с ума, что ль, посходили? Или это отребье Новый год за месяц вперед празднует?» – недоумевал Григорий.

У своей лавки он обнаружил еще более удивительную картину. Толпа людей с камерами и съемочной аппаратурой, какие-то дети, люди с мобильными телефонами – все снимали его разоренную витрину. Завидев Григория, толпа двинулась к нему, тыча в него камерами и диктофонами.

– Это вы хозяин лавки?

– Да, я, – неуверенно отвечал хозяин лавки.

– Это у вас кот съел товар на сто восемьдесят тысяч?

– Да… То есть на восемьдесят тысяч… А в чем, собственно, дело?

– А где он?

– Кто?

– Ну кот? Кот где?

Хозяин лавки с подозрением взглянул на присутствующих. Ему был совершенно непонятен всеобщий восторг. Можно подумать, все они испытывают искреннюю радость от его несчастья!

Все требовали кота. И только тут хозяин лавки вспомнил, что еще с вечера запер того в холодильнике. Черт знает что кот может натворить там на этот раз!

Григорий поспешно открыл магазин, и толпа беспардонно последовала за ним.

Кот увидел перед собой свет, поглотивший темноту, и уже подумал было, что умирает. Всю ночь он просидел в холодильнике и к утру совсем околел. Когда в дверном проеме он различил людей, то решил, что вот тут-то и пришло ему настоящее отмщение. Кот хотел было кинуться к выходу, но так примерз, что не смог сдвинуться с места, а когда попытался издать боевое мяуканье и шипеть на врагов, то только пар выскочил у него изо рта. Это был конец.

Хозяин лавки схватил за шкирку кота, и его тут же ослепили вспышками фотоаппаратов. Все наперебой задавали вопросы, Григорий давал спутанные ответы, его недослушивали и опять спрашивали и фотографировали. Тимофей же, как только отмерз и пришел в себя, выскочил из рук Григория, ринулся прямиком в дверь – и был таков.

Фотографии быстро разлетелись по миру и стали еще популярнее, чем видео, где Тимофей разорял витрину и удирал от хозяина. Снимки действительно вышли забавные: перепуганный хозяин лавки держит в руках еще более напуганного кота в сосульках.

Еще недели две к магазину приходили незнакомые люди и спрашивали про кота, похлопывая по плечу Григория. Его стали узнавать в лицо и заходили купить чего-нибудь «в том самом» магазине. Скоро ему даже удалось покрыть бÓльшую часть убытков. Впрочем, через месяц узнавать его перестали.

Да и многое с тех пор изменилось. Открылись новые магазины, торгующие одеждой и сантехникой. Молочный магазин сменил название на иностранное, и больше не курила у его входа пухлая продавщица, кутаясь в маленькую шубку. Усатый хозяин магазина овощей и фруктов куда-то исчез, никому ничего не сказав. На его месте теперь был фирменный магазин заграничных редких фруктов, а за прилавком стоял худой студент.

Пропал и лохматый завсегдатай улицы с продуктовыми витринами: Тимофея, сколько ни искали после той истории, так и не смогли найти. Кот исчез.

Но кто-то говаривал, что накануне закрытия магазина овощей и фруктов поздно вечером видел, как оттуда выходил усатый господин, держа за пазухой какой-то сверток, и сверток тот мяукал. Впрочем, рассказчику тому не поверили, и скоро об усатом продавце овощей и фруктов и коте Тимофее забыли.

Алиса Юридан

Комянда

Так странно: только что я ехал в душной набитой маршрутке и вот сижу на пластиковом стуле в прохладной стерильной комнате с запахом недавней дезинфекции. Кроме меня, здесь никого нет – ну, если не считать завядших ромашек на тумбочке у койки, медицинской аппаратуры и вот этого вот, лежащего, тихого, странного, в трубках, до одури похожего на меня. «Наверное, от духоты я потерял сознание, и все это нереально», – мелькнула мысль, но тут же вспыхнул стыд: я уже все понял, и самовнушением прикрывать свою трусость было уже бессмысленно. Как и, похоже, все вообще.

Я встал со стула и подошел к койке. Неплохо мне досталось. Учитывая трубки и все остальное – очень даже неплохо. Я вдруг вспомнил, как водитель, какой-то южанин, вел неосторожно, едва тормозя перед «лежачими полицейскими», отчего все в маршрутке подпрыгивали чуть ли не до потолка и недовольно бормотали что-то сквозь зубы. Играл в обгонялки с другой маршруткой, высовывал руку из водительского окна, что-то показывал жестами и кричал. Как я, протискиваясь из середины маршрутки поближе к выходу через переднюю дверь (до задней добраться было сложнее), с отвращением отчетливо услышал его непонятную речь, громкую, местами похожую на сочный русский мат, – конечно же, по телефону. Конечно же, без гарнитуры. Это был, наверное, раз десятый, когда я, на взводе от личных проблем и проблем транспортных, хотел заорать таким типам в лицо: «Сука, за рулем запрещено разговаривать без гарнитуры!» Конечно, ни разу не заорал. Малахольный. Не заорал и тогда, даже тихо-вежливо не сказал, ни звука не издал, просто стиснул зубы, высматривая, скоро ли моя остановка, а ведь, если бы сказал, может быть, не обжимался теперь с этими проводами-агрегатами, что-то со мной делающими, что-то во мне поддерживающими. Я ехал по какому-то очень важному и неотложному делу, которое теперь никак не мог вспомнить, а получил это: оказалось, любое дело может отложить кома. Наверное, отложить уже навсегда.

– Кома, – сказал кто-то у меня за спиной, и сердце мое со скоростью света ухнуло вниз. Я был уверен, что в комнате никого, кроме меня и меня, нет. Обернувшись и осмотревшись, я убедился, что так оно и было.

– Как по-твоему, что это такое, кома? – снова раздался голос, и теперь, когда фраза была длиннее, я успел различить в