Крампус не засмеялся, он даже не улыбнулся; он опять устремил взгляд в огонь.

– Я страшусь, что в нынешние времена большинство людей – такие же, как ты. Они позабыли, каково это – жаться в хижине, пока звери и демоны завывают у самых дверей. Им больше не нужен великий и ужасный дух, который бы их защищал. Они растеряли свой страх перед дикой природой, а с ним – и потребность верить. И как я могу их винить, если теперь в их власти прогнать тьму одним щелчком какого-то рычажка. Так что я должен спросить себя, какую роль я смогу играть в мире, где люди поклоняются ящику с движущимися картинками, где они делают и потребляют яды, разъедающие их собственный мозг, где они уничтожают ради наживы целые горы, убивают саму землю? Человечество потеряло связь с землей, с дикой природой, со зверями и духами. Они добывают себе пищу не в лесах и полях, а в пластиковых коробках и ящиках со льдом. Их жизни больше не привязаны к круговороту года, к урожаю, и им больше не нужен Повелитель Йоля, который прогоняет зимнюю тьму и призывает свет весны. Человеку теперь приходится бояться только самого себя… Он стал своим самым худшим врагом.

Крампус взял ветку из кучи, которую принесли шауни, разломал ее на части подходящего размера и сунул в печь.

– Пока я сидел в той пещере, я читал газеты, читал о подобных переменах, но я просто не мог постичь их истинного значения… Осознать их истинные последствия. Пока не увидел все своими глазами.

Боюсь, Бальдр говорил правду: мир действительно изменился, и в нем больше нет места для меня. Теперь я понимаю, почему он пал так низко. Бальдр все это предвидел, он старался меня предупредить. Он дал им то, что они хотели – красивую ложь, и они поверили, потому что в красивую ложь поверить гораздо легче, чем в уродливую истину.

Крампус почесал плечо, запуская свои длинные ногти в затягивающиеся раны. Поморщился, выудив дробину, покатал окровавленный свинцовый шарик между пальцами.

– Как я могу заставить поверить людей, которые вообще не понимают, что такое вера? А без их веры Матушка-Земля увянет, и святки уйдут в небытие… А с ними уйду и я… Как ушли до меня все боги и духи.

* * *

На церквушку неслышно опустилась ночь, и расползающийся сумрак как нельзя лучше соответствовал общему настроению. А Крампус все глядел в огонь, баюкая в руках бутылку меда, и мешок лежал у его ног. Бельсникели не решались к нему приближаться, и даже волки держались на расстоянии.

Джесс сидел, скрестив ноги, на полу. Они играли в китайские шахматы. Лэйси откопала целую коробку старых настольных игр и рекрутировала Джесса и Вернона поиграть с ней и Изабель.

– Ходи, – сказала Лэйси, ткнув Джесса пальцем в бок.

– Что?

– Сейчас твой ход… Все еще, – сказал Вернон. – Может, если бы ты обращал внимание на игру, нам не пришлось бы постоянно тебе напоминать.

– Ох, простите, – сказал Джесс рассеянно, и передвинул первую попавшуюся на глаза фишку.

– Ха! – сказала Изабель с торжествующей ухмылкой, и тут же воспользовалась ходом Джесса, чтобы передвинуть свою фишку через всю доску.

– Просто великолепно, Джесс, – сказал Вернон. – У меня просто слов не хватает.

Джесс кивнул, хотя он едва его слышал. Все его внимание было поглощено Повелителем Йоля – он надеялся, что рано или поздно Крампус придет в себя, и их летающий цирк снова отправится в путь. Но за последние несколько часов Крампус даже не пошевелился, только бурчал что-то себе под нос. А пока они сидели вот так, это уж точно не приближало Джесса к Эбигейл. Джессу хотелось подойти и заорать на это чертово чудовище, ткнуть его в бок или даже пнуть хорошенько, сделать хоть что-то, чтобы Крампус пошевелился, только не сидеть вот так, на полу, играя в шахматы.

– Если смотреть на чайник, он никогда не закипит, – заметила Изабель.

– В моем случае это не сработает, – прорычал Джесс, качая головой. – Как пить дать, не сработает.

– Привыкай, – сказал Вернон. – Когда он во мраке, это всегда так. В пещере, бывало, с ним такое случалось, и он мог сидеть так неделями, а иногда даже месяцами. Просто сворачивался клубком и не двигался, даже почти не дышал, будто мертвый. Вот только нам никогда настолько не везло.

– Неделями?

– Да, определенно. Или он может обозлиться, и тогда с ним уже точно не поговоришь.

– У Эбигейл нет недель, – сказал Джесс и вскочил на ноги.

Изабель поймала его за плечо.

– На него нельзя давить, Джесс. Перешагнешь черту – и все станет только еще хуже.

Джесс стряхнул ее руку и встал.

– Хуже для кого? Уж точно не для Эби.

Он решительно подошел к Крампусу и уставился на Повелителя Йоля. Тот никак не среагировал.

Джесс наклонился, поднял с пола мешок. Кашлянул и протянул мешок Крампусу.

– Уже вечер. Какой же Йоль без Повелителя Йоля?

Он подождал.

Крампус продолжал смотреть в огонь.

– Так, значит, ты сдаешься? Повелителю Йоля плевать на Йоль?

Он увидел, как Крампус застыл, и понял, что чудовище его слушает.

– Ну, я так понимаю, он все-таки победил. Санта-Клаус… Положил тебя на обе лопатки.

Крампус нахмурился еще сильнее; кончик его хвоста дернулся.

Джесс положил мешок на коробку рядом с Крампусом.

– Может, у тебя и есть твой мешок, твоя свобода… Может, у тебя даже его голова есть, но похоже, он победил.

Крампус поднес к губам флягу.

– Вот ты тут спрашивал, как сделать так, чтобы люди верили. Ну, так я тебе скажу – хочешь, чтобы они верили… дай им то, во что можно верить. Тебе надо поднять задницу, выйти отсюда и быть великим и ужасным. Ты должен заставить их поверить.

Крампус заерзал на коробке, будто ему вдруг стало крайне неудобно сидеть.

– Ну, конечно, ничего, на хрен, не случится, пока ты будешь сидеть здесь и жевать сопли, присосавшись к бутылке, как к мамкиной сиське.

Крампус сделал еще глоток, большой, долгий. Он закинул голову назад и прикрыл глаза, будто остальной мир перестал существовать.

Джесс протянул руку и выхватил у него флягу.

Крампус перестал жмуриться; выпучив глаза, он воззрился на Джесса в крайнем изумлении.

– Хо-хо-хо! – заорал Джесс и хватил глиняную флягу об пол, отчего она разлетелась вдребезги. – Счастливого, на хрен, Рождества!

Крампус взвился с места и толкнул Джесса так, что тот, не удержавшись на ногах, пролетел через всю комнату и врезался во Фреки. Волк взвизгнул, с усилием поднялся на ноги и прохромал в угол, подальше от намечающейся заварушки.

– Я у тебя за это сердце вырву! – рявкнул Крампус и направился к Джессу. Тот сел и посмотрел прямо в горящие яростью глаза Крампуса. И рассмеялся.