– Вот! Вот оно! – закричал он. – Будь ужасным! Давай! Вот это ты, Повелитель Йоля, а не какая-то жалкая тряпка!

Крампус остановился, сверля Джесса яростным взглядом.

– Да кто ты такой, чтобы поучать меня, когда сдаваться, а когда – нет? – он презрительно ухмыльнулся. – Ты, музыкант, который боится взглянуть в лицо собственной музе. Который повернулся спиной к великому, данному свыше дару. Который отрицает самую суть своей души.

– Ага… Ладно, здорово. А ты, значит, неудачник, как я. Молодец, так держать.

– Как же, – буркнул Крампус с отвращением, разводя руками. Он повернулся, шагнул обратно к печке и подхватил с коробки мешок. Подержал его с минуту, перебирая пальцами мягкий бархат, будто погрузившись в безмолвный разговор с мешком, и время от времени кивая. Рыкнув, он сунул под мышку розги.

– Пошли, – и он решительно протопал к двери, распахнул ее и вышел в ночь.

Двое шауни обменялись напряженными взглядами, но, вскочив на ноги, бросились за Повелителем Йоля.

Вернон с размаху хлопнул фишками о доску и метнул на Джесса яростный взгляд.

– Вот спасибо! Знаешь, это был, наверное, мой первый приятный вечер за… ой, даже не знаю… за сотню лет. А теперь, вместо того, чтобы играть в интересные игры у теплого огня, мне придется пробираться украдкой в чужие дома. Добавлю: на лютом холоде. Убейте меня кто-нибудь об стену.

Джесс пнул Чета в бок.

– Просыпайся, членоголовый. Пора идти.

Чет, застонав, сел и принялся озираться, будто пытаясь понять, где он. Разобравшись, он издал жалостный стон.

– Высокий, Темный и Злобный ждет тебя снаружи, – сказал Джесс.

У Чета был такой вид, будто ему хотелось свернуться клубочком и зарыдать, но он все же поднялся на ноги и шаркающей, как у зомби, походкой направился к двери.

Изабель быстро схватила куртку Лэйси и второпях укутала ее, обмотав вокруг шеи толстый шарф и крепко завязав под подбородком помпоны шапки-панды. Лэйси пришлось сдвинуть шарф вниз, а шапку – вверх, чтобы хоть что-то видеть.

– Мы опять поедем на санях? – спросила она сквозь шарф.

– Ну конечно, пельмешка.

– Ты не можешь взять ее с собой, – сказал Вернон.

– Ну, здесь я ее точно не оставлю.

– Изабель, – осторожно сказал Джесс. – Ведь ты знаешь, что рано или поздно нам придется найти для нее новое место.

Изабель бросила на него уничтожающий взгляд.

– Это мы еще посмотрим.

Лэйси вцепилась в Изабель, крепко обхватив ее за талию.

– Не бойся, моя сладкая, – сказала она. – Можешь остаться со мной, если захочешь.

Лэйси кивнула; она была согласна.

Джесс вздохнул.

– Изабель, ты же знаешь, что ничего из этого не выйдет, – по ней было видно, что она и сама это понимала. Но только тут до него дошло, насколько Изабель нуждается сейчас в этой маленькой девочке.

– Нам бы лучше идти, – сказал Вернон и вышел на улицу.

Волки вышли на крыльцо и смотрели, как они садятся в сани. Изабель с Лэйси запрыгнули вперед, Вернон – назад, и Джесс было занес ногу, чтобы тоже залезть в сани, но остановился.

– Ее нет.

– Чего нет? – спросила Изабель, проследив за его взглядом, направленным на старую водосточную трубу.

– Головы Санты.

Все посмотрели туда же, но их трофей исчез.

– Ее, наверное, койоты стащили, – сказал Чет, фыркнув.

Джесс заметил кое-что, что встревожило его еще больше: следы на снегу. Человеческие, судя по размеру и форме, но всего несколько отпечатков, а потом следы внезапно обрывались.

«Будто тот, кто их оставил, просто взял, и улетел».

Крампус долго смотрел на то место, где была голова Санты, смотрел, не отводя взгляда, и лицо у него было встревоженное.

– Похоже… времени у меня осталось немного, – сказал он себе под нос.

Потом он щелкнул поводьями, и козлы Йоля в очередной раз прыгнули в воздух и понесли их в ночное небо.

К нам приходит рождественский дьявол – или это утка?

Диллард подъехал к дому и заглушил мотор. Он открыл пакет и посмотрел на то, что лежало внутри: перчатки, скотч, нож и молоток с круглым бойком, которые он прихватил из гаража Генерала. Еще там были шапка и отвертка из Джессова пикапа, и клок волос, который он снял с щетки, валявшейся там же, в бардачке. Улик достаточно, чтобы обнаружить присутствие Джесса в обоих местах. Диллард знал, что детективы не станут особенно копаться, если у них будут все кусочки головоломки, а он собирался сделать так, чтобы эти кусочки было очень легко найти.

Диллард остановился на минутку, чтобы посмотреть на белые огни рождественской гирлянды, обрамлявшей крыльцо, на венок из темно-зеленой хвои, красиво выделявшийся на красной двери – идеальная рождественская картинка. Они там, внутри, они ждут его, и понятия не имеют, что ждет их самих.

На своем веку Диллард убил немало народу; кое-кто умирал легко, кто-то – нет, но, как бы то ни было, всякий раз, как дело было сделано, он не чувствовал ничего. С Эллен было по-другому: не было и дня, когда бы он не вспоминал о ней. Будет ли оно так же и с Линдой? Он так не думал. Линду он любил, но никогда бы не смог полюбить кого-то так, как Эллен. У него было чувство, что со временем призрак Линды исчезнет, и он сможет двигаться дальше. Диллард надеялся на это, потому что их смерть не будет чистой, не как казнь. Их смерть должна будет походить на те, в гараже у Генерала – будто убийство совершено взбесившимся от ревности супругом. Такое может преследовать человека до конца жизни.

Он закрыл глаза, сделал глубокий вдох, и постарался отключить все чувства. Линда – больше не та женщина, с которой он занимался любовью, а Эбигейл – не та девочка, которую он, бывало, заставлял смеяться. Стоит ему войти в эту дверь, они станут мясом, которое предстоит заколоть и разделать.

Диллард выдохнул, открыл глаза, взял с сиденья пластиковый пакет и вышел из машины.

– Постарайся ничего не чувствовать, – сказал он самому себе, шагая по выложенной камнями дорожке. – Постарайся не чувствовать.

Он осторожно открыл дверь и тихо зашел внутрь. Заметил в прихожей три бумажных пакета, какие дают в магазинах, с аккуратно сложенными вещами Линды и Эбигейл внутри, два пластиковых мешка с куклами, которых привез Эбигейл Джесс, и остальные мелочи, которые они привезли с собой.

Тот факт, что Линда собрала вещи, обеспокоил его гораздо меньше, чем то, что она не обратила внимания на его предупреждения. Это пренебрежительное отношение только подтверждало то, что доверять ей было нельзя, что он поступает правильно. Делает то, что должен сделать.